Соколов. — Вам известно, что для этого делались особые шаги, министр юстиции писал об этом, была переписка между министром юстиции и председателем суда?
Штюрмер. — Я могу сказать только по городским слухам. Меня это не касалось, как председателя Совета Министров, я в это не вмешивался.
Соколов. — Но вы, как глава правительства, не можете ли объяснить нам, почему процесс скомпрометированного чиновника то откладывается, то назначается, то употребляется какое-то давление, чтобы его прекратить?
Штюрмер. — Могу сказать одно, что я уже говорил, он был назначен заведывать Распутиным.
Соколов. — Почему процесс чиновника, скомпрометированного по службе, вызывает такое волнение и кто те силы, те лица, которые могут оказывать давление и на суд и на министра юстиции?
Штюрмер. — Они не оказали давления.
Соколов. — Кто эти люди, которые оказывали это давление?
Штюрмер. — Позвольте мне на это не отвечать, вы отлично знаете, в чем дело. Я не могу говорить, это дело меня не касалось.
Соколов. — Я потому спрашиваю, что мне это неясно; я хотел бы, чтобы вся Россия, заинтересованная, как это случилось, узнала, что в процессе чиновника, который вызывает такое волнение, пускаются в ход почти политические силы.
Штюрмер. — Я могу сказать, что один раз приехал в Совет Министров министр юстиции Макаров и заявил: «Вы знаете, что сегодня или вчера Манасевич, о котором не было речи с августа месяца, что он арестован и что с ним сделался удар, и местный врач дает такое заключение, что за ним надо ходить; там, где он сидит в тюремном заключении, это невозможно, но, сказал мне Макаров — я решил назначить особую комиссию и прокурору палаты говорил об этом, чтобы назначить особую комиссию его свидетельствовать». — А затем через несколько дней в следующее заседание эта особая комиссия пришла к заключению, что его тут содержать нельзя, и он был отпущен на дом. Вот, что я слышал.
Соколов. — Вы на мой вопрос сказали, что добивались, но не добились. Так, что вы знаете?
Штюрмер. — Я знаю, что дело следствия потом было отложено, и если добивались, чтобы дело было снято, то совсем этого не добились.
Соколов. — О процессе добивания и старания отложить, что вам известно?
Штюрмер. — Все дело идет о Распутине, а как велось дело, как добивались, я не знаю.
