тические темы, на ваше отношение к войне, к Германии, к Франции?
Штюрмер. — Я не знаю, знаете ли вы близко принца Ольденбургского. Разве можно с ним беседовать? Он говорит категорически то-то и то-то. Это человек, который был страшно возбужден, готовый на все, так что обсуждать какие-либо вопросы было невозможно.
Соколов. — Не было ли таких бесед ваших, из которых бы принц Ольденбургский, мог вынести впечатление, что вы являетесь германофилом?
Штюрмер. — У меня фамилия только немецкая. У меня соприкосновений с ними было очень мало.
Соколов. — Вы в вашей служебной деятельности как часто соприкасались с принцем Ольденбургским? Какие беседы вы имели с ним?
Штюрмер. — Почти никогда.
Иванов. — Скажите, вы не припомните того случая, когда пришлось удалить двух лиц, служащих по Министерству Внутренних Дел?[*] Я не могу вспомнить их фамилий, но это — член хозяйственного комитета и смотритель здания, после того, как они протестовали против выдачи денег на уплату ремонта мебели бывшего министра Маклакова. Вы не помните такого случая?
Штюрмер. — Я не помню.
Иванов. — Может быть, вы припомните, что приезжал личный секретарь бывшей императрицы Ростовцев и хлопотал о том, чтобы эти деньги были выданы из сумм департамента полиции.
Штюрмер. — Я этого не помню. У меня он не был.
Иванов. — Может быть, Стремоухов докладывал?
Смиттен. — Скажите, пожалуйста, при каких обстоятельствах состоялся уход с должности министра внутренних дел А. Н. Хвостова, что послужило ближайшей причиной или поводом его отставки?
Штюрмер. — Не знаю. Я помню, государь категорически сказал мне, что он решил расстаться с Хвостовым.
Смиттен. — Причины этой отставки неизвестны? Скажите мне, пожалуйста, получили ли вы, в связи с этой отставкой, какое-нибудь поручение об изъятии документов или производстве обыска у него?
Штюрмер. — Нет.
Смиттен. — Вы не отбирали от Хвостова какой-нибудь расписки?
Штюрмер. — Нет.
Смиттен. — Вы не предъявляли требования, чтобы он возвратил все документы, касающиеся Распутина?
Штюрмер. — Нет.
Председатель. — Вы Мануса не знали?
