Щегловитов. — Нет, в котором он должен был председательствовать, но фактически своего обещания не выполнил; а, между тем, назначенный, мне помнится, председателем департамента Рубинцов,[*] который предназначался для уголовного департамента с тем, что Кочубей займется межевым, оказался во главе межевого департамента, будучи совершенно некомпетентным. Поэтому, и без того создавшееся там накопление дел стало разрастаться до таких размеров, которые нетерпимы…
Завадский. — Ваш разговор с Кочубеем касался увольнения его из уголовного кассационного департамента?
Щегловитов. — Нет, виноват, — назначения его в уголовный кассационный, потому что он на это не соглашался…
Завадский. — Кочубей до сих пор стоит на том, что он никакого прошения об увольнении не подавал. В указе, поданном вами государю, было написано: «Согласно прошению», — а в деле никаких следов прошения нет.
Щегловитов. — Помню, что это было по соглашению… Но, повторяю, свое указание на то, какого характера было это соглашение… Оно было получено, вероятно, в сентябре 1910 года, а осуществлено было в самом конце 1910 года, именно по его настойчивой просьбе не предавать — во всяком случае, в отношении срока — решению этому уже очень спешный характер… Ревизию делопроизводства межевого департамента производил обер-прокурор Рейнеке.[*]
Завадский. — Значит, Кочубей просил на словах: в деле следа этого нет…
Щегловитов. — Мне кажется это было письменное прошение…
Председатель. — Еще один вопрос: относительно увольнения члена виленской палаты Зегница…
Завадский. — Я думаю, что это был результат посещения Вильны Глищинским?
Щегловитов. — Глищинский, это — тот, что был в Новочеркасске,[*] если память мне не изменяет.
Председатель. — Может быть, мы на этом сегодня и кончим.
