приходилось брать с боя. Дезорганизация шла далее. В октябре Кривошеин был удален, затем Щербатов и т. д.
Председатель. — Это было в сентябре?
Гр. Игнатьев. — 26 сентября я имел доклад у верховной власти, где заявил, что больше не могу.
Председатель. — Это уже в третий раз?
Гр. Игнатьев. — Если считать коллективное заявление, в третий. Мне опять повторили фразу: «Неужели вам не жаль школы? Прошу вас для России, продолжайте». Я говорю: «Я не буду считаться с ними». — «Вы мне лично докладывайте изменения».
Председатель. — Во время своих докладов вы касались политики кабинета, т.-е. приходилось вам становиться на ту точку зрения, что при всем желании министра народного просвещения быть аполитичным, тем не менее, безумная политика кабинета или части кабинета мешает вам работать, например, допущение принца Ольденбургского, и т. д.?
Гр. Игнатьев. — Вообще я докладывал не часто, не более одного, двух раз в месяц.
Председатель. — Вы изволили сказать, Павел Николаевич, что в августе, в связи с совещанием, все подали в отставку; повидимому, сентябрьская отставка и была несколько замедленным ответом на вашу просьбу?
Гр. Игнатьев. — Да, мы подали ее в день заседания, а в тот же вечер произошла смена командования: вел. кн. Николай Николаевич был отправлен на Кавказ, и бывший государь вступил в командование.
Председатель. — По этому вопросу тоже были известные суждения?
Гр. Игнатьев. — Да, мы сказали через своего лидера, что считаем шаг опасным и вредным, зная характер верховной власти, легко поддававшийся известным влияниям. Мы боялись, что в ставке легко, под влиянием каких-нибудь лиц, может быть изменение целого широкого плана; а второй мотив, что это — последняя ставка, и вся ответственность за неуспехи, которые должны были быть, как следствие всего того, что происходило в конце, падет на одно лицо, и в эту минуту вступать в управление тому, кто является верховным вождем, нельзя: все равно он исправить физически ничего не может. К счастью, наступление остановилось, но если бы немцы дальше пошли, если бы у них хватило еще перцу дальше итти, то… Мы говорили: «последнюю ставку ставить безнадежно». Мы считали это неправильным. А затем, тот мотив, что раз не выработана программа, нет определенных директив, в такое время оставлять государство нам казалась слишком рискованным шагом. Вот приблизительно то, что было сказано от нашего лица на совещании.
