Парков. — Мы толковали действующий закон именно в том смысле, что конституции нет, а есть народное представительство.
Соколов. — Не считали ли вы, что закон, который вы толковали в том смысле, что нет конституции, должен быть изложен более точно?
Марков. — Да, таково было наше мнение.
Соколов. — Каким путем вы хотели добиться, чтобы этот закон был изложен в новой редакции?
Марков. — Мы не добивались, но высказывали свое мнение.
Соколов. — Когда вы шли в Думу, вы давали вашим избирателям мандат добиваться иного толкования, иного отношения к Думе?
Марков. — Нет, никогда никаких мандатов не было.
Соколов. — Считали вы возможным ограничиться только тем, чтобы союз высказывал свое мнение, или полагали необходимым, чтобы он призывал ваши союзы и отделы к какой-нибудь иной активной деятельности?
Марков. — Именно к какой же активной деятельности?
Соколов. — Я вас спрашиваю.
Марков. — К погромам мы их не призывали, мы призывали, их к воздержанию от погромов. Со времени организации союза русского народа в России не было ни одного погрома; может быть, теперь они и будут, после закрытия. Наша деятельность в этом отношении очень удачна.
Соколов. — Но демонстрации и выступления были?
Марков. — Т.-е. какие демонстрации? Ходили по улицам с хоругвями, — это бывало.
Соколов. — Ваш союз обнимал собою 3½ тысячи отделов, большое количество людей. К каким политическим выступлениям эти отделы призывали?
Марков. — Мы старались воспитать массы в сознании полезности и необходимости твердой, сильной, могучей царской власти.
Соколов. — В настоящее, время союз существует или нет?
Марков. — Это я у вас хочу спросить.
Соколов. — Простите, я член Комиссии, a вы свидетель. Будьте добры сохранять наши позиции.
Марков. — Это мой ответ. Вы больше знаете, а не я, ибо я беглец, скрывающийся от нападения врагов, и не знаю того, что делается, а вы свободный гражданин и можете знать.
Соколов. — Формально, вы, как председатель союза русского народа и как руководитель его делами, никаких распоряжений о роспуске союза и о закрытии не делали?
Марков. — Когда же я буду делать? Мы все уничтожены, мы фактически разгромлены, отделы наши сожжены, а руководители, которые не арестованы, — в том числе и я, пока не арестован, — мы скрываемся. Поэтому, очевидно, что никаких распоряжений физически сделать я не мог.
