Эриксимахъ, и поэтому забудь, что я говорилъ, и не подстерегай меня, такъ какъ, собираясь говорить, я боюсь не за то, чтобы я не сказалъ чего-нибудь смѣшного — вѣдь, это было бы мнѣ на руку и вполнѣ въ духѣ моей музы, — но я боюсь, какъ бы не сказать чего-нибудь достойнаго осмѣянія. Отдѣлавшись остротой, сказалъ Эриксилахъ, ты думаешь, что ты уже избѣгъ бѣды. Берегись и говори такъ, какъ будто тебѣ придется отдать отчетъ за каждое свое слово. Но, быть-можетъ, если мнѣ заблагоразсудится, я тебя и помилую.
XIV.
Какъ бы то ни было, сказалъ Аристофанъ, я намѣренъ говорить совсѣмъ инымъ образомъ[1], нежели говорили вы оба, ты и Павзаній. Мнѣ кажется, что люди совершенно не поняли всей силы Эроса. Вѣдь, если бы они поняли ее, они воздвигли бы въ честь его великолѣпнѣйшія святилища и жертвенники и приносили бы ему величайшія жертвы, — а этого между тѣмъ ничего нѣтъ, несмотря на самую настоятельную необходимость въ этомъ. Вѣдь, онъ болѣе всѣхъ боговъ расположенъ къ людямъ, онъ ихъ покровитель и врачъ, излѣчивающій ихъ отъ тѣхъ болѣзней[2], которыя мѣшаютъ роду человѣческому достигнуть вершины блаженства. Поэтому я попытаюсь представить вамъ все могущество Эроса, а вы уже въ свой чередъ будете учителями другихъ.
Но прежде всего вы должны узнать, какова при-
