старую рукопись, гдѣ заключались произведенія древней народной поэзіи («рукопись Бѣльскаго»), но взятое изъ этой мнимой рукописи оказывалось простою перепечаткой Кирши Данилова. Въ своемъ изданіи сказокъ рядомъ съ пересказами извѣстныхъ сюжетовъ о Добрынѣ Никитичѣ, Василіи Буслаевичѣ, Ильѣ Муронцѣ и проч., съ пересказами, скрашенными имъ самимъ въ мнимо-древнемъ стилѣ (который у Сахарова выходилъ обыкновенно растянуто-слащавымъ), — онъ прибавилъ еще сказку объ Акундинѣ. По словамъ его, она опять «взята изъ рукописи Бѣльскаго», и Сахаровъ прибавлялъ: «Есть много сходнаго съ нашею Сказкою въ Олонецкихъ народныхъ преданіяхъ. Любопытные могутъ видѣть замѣтки объ этомъ Акундинѣ въ примѣчаніяхъ къ стихотворенію Ѳ. Н. Глинка: Карелія». Сказка, никогда раньше не извѣстная, имѣла нѣкоторый успѣхъ даже въ ученомъ кругу. Извѣстный историкъ, И. Д. Бѣляевъ, ввелъ ее въ исторію Новгорода, какъ объясненіе стараго новгородскаго обычая[1]. Впослѣдствіи оказалось однако, что сказка объ Акундинѣ составляетъ не что иное, какъ собственное сочиненіе Сахарова.
Ближайшее изученіе пѣсенъ, сказокъ, письменныхъ памятниковъ коснулось, наконецъ, тѣхъ самыхъ предметовъ старины, надъ которыми упражнялся Сахаровъ, и поставило внѣ сомнѣнія фактъ, что тексты Сахарова, не смотря на его утвержденіе въ ихъ точности, заслуживаютъ мало вѣроятія, а иногда были имъ просто сочинены. Таковы были многочисленныя разоблаченія П. А. Безсонова, который при изданіи пѣсенъ Кирѣевскаго встрѣтился со множествомъ текстовъ, гдѣ подправки Сахарова были очевидны. Безсоновъ прямо заявилъ, что Сахаровъ «поддался неблагодарной роли передѣлывать народное творчество, подправлять и выдавать за цѣльное, извращать и увѣрять, что такъ говорилъ самъ народъ, однимъ словомъ, на частное лицо свое надѣвать маску,
- ↑ Разсказы изъ русской исторій. М. 1864.
старую рукопись, где заключались произведения древней народной поэзии («рукопись Бельского»), но взятое из этой мнимой рукописи оказывалось простою перепечаткой Кирши Данилова. В своем издании сказок рядом с пересказами известных сюжетов о Добрыне Никитиче, Василии Буслаевиче, Илье Муронце и проч., с пересказами, скрашенными им самим в мнимо-древнем стиле (который у Сахарова выходил обыкновенно растянуто-слащавым), — он прибавил еще сказку об Акундине. По словам его, она опять «взята из рукописи Бельского», и Сахаров прибавлял: «Есть много сходного с нашею Сказкою в Олонецких народных преданиях. Любопытные могут видеть заметки об этом Акундине в примечаниях к стихотворению Ф. Н. Глинка: Карелия». Сказка, никогда раньше не известная, имела некоторый успех даже в ученом кругу. Известный историк, И. Д. Беляев, ввел ее в историю Новгорода, как объяснение старого новгородского обычая[1]. Впоследствии оказалось однако, что сказка об Акундине составляет не что иное, как собственное сочинение Сахарова.
Ближайшее изучение песен, сказок, письменных памятников коснулось, наконец, тех самых предметов старины, над которыми упражнялся Сахаров, и поставило вне сомнения факт, что тексты Сахарова, не смотря на его утверждение в их точности, заслуживают мало вероятия, а иногда были им просто сочинены. Таковы были многочисленные разоблачения П. А. Бессонова, который при издании песен Киреевского встретился со множеством текстов, где подправки Сахарова были очевидны. Бессонов прямо заявил, что Сахаров «поддался неблагодарной роли переделывать народное творчество, подправлять и выдавать за цельное, извращать и уверять, что так говорил сам народ, одним словом, на частное лицо свое надевать маску,
- ↑ Рассказы из русской историй. М. 1864.
