цы хотятъ защищать его!» Неизвѣстно, о чемъ думалъ онъ въ своемъ критическомъ положеніи, но всѣ знали, что онъ склоненъ къ всевозможнымъ предчувствіямъ.
Его ежедневныя прогулки подъ сверкающимъ солнцемъ, когда онъ пытался снова увидѣть звѣзду своего счастья и показать ее другимъ, эти прогулки не развлекали его. Къ печальному безмолвію Москвы присоединялось безмолвіе ея пустынныхъ окрестностей и угрожающее молчаніе Александра.
Слабый звукъ шаговъ нашихъ солдатъ не могъ вывести изъ задумчивости нашего Императора, не могъ разсѣять его ужасныхъ воспоминаній, его еще болѣе ужасной прозорливости.
Его ночи были особенно томительны, большую часть ихъ онъ проводилъ съ графомъ Дарю. Только тутъ онъ признавался въ опасности своего положенія.
Воздавая должное той силѣ, которую онъ пріобрѣлъ, благодаря своей постоянной безошибочности, онъ съ содроганіемъ говорилъ о первомъ ударѣ, нанесенномъ ей: «Какія ужасныя, разрушительныя войны послѣдуютъ за моимъ первымъ отступленіемъ! Поэтому не слѣдуетъ осуждать моего бездѣйствія. Да что жъ, развѣ я не знаю, что Москва не имѣетъ никакого военнаго значенія? Но Москва для меня и не является военной позиціей, это — политическое завоеваніе. Всѣ принимаютъ здѣсь меня
цы хотят защищать его!» Неизвестно, о чём думал он в своем критическом положении, но все знали, что он склонен к всевозможным предчувствиям.
Его ежедневные прогулки под сверкающим солнцем, когда он пытался снова увидеть звезду своего счастья и показать её другим, эти прогулки не развлекали его. К печальному безмолвию Москвы присоединялось безмолвие её пустынных окрестностей и угрожающее молчание Александра.
Слабый звук шагов наших солдат не мог вывести из задумчивости нашего императора, не мог рассеять его ужасных воспоминаний, его еще более ужасной прозорливости.
Его ночи были особенно томительны, большую часть их он проводил с графом Дарю. Только тут он признавался в опасности своего положения.
Воздавая должное той силе, которую он приобрел, благодаря своей постоянной безошибочности, он с содроганием говорил о первом ударе, нанесенном ей: «Какие ужасные, разрушительные войны последуют за моим первым отступлением! Поэтому не следует осуждать моего бездействия. Да что ж, разве я не знаю, что Москва не имеет никакого военного значения? Но Москва для меня и не является военной позицией, это — политическое завоевание. Все принимают здесь меня
