звѣри, камни, растенія. Во многообразномъ круговоротѣ времени и вещества повторяемся и мы съ тобою, моя возлюбленная. Это такъ же вѣрно, какъ и то, что если мы съ тобою наполнимъ большой мѣшокъ доверху морскимъ гравіемъ и бросимъ въ него всего лишь одинъ драгоцѣнный сапфиръ, то, вытаскивая много разъ изъ мѣшка, ты все-таки рано или поздно извлечешь и драгоцѣнность. Мы съ тобою встрѣтимся, Суламиѳь, и мы не узнаемъ другъ друга, но съ тоской и съ восторгомъ будутъ стремиться наши сердца навстрѣчу, потому что мы уже встречались съ тобою, моя кроткая, моя прѣкрасная Суламиѳь, но мы не помнимъ этого.
— Нѣтъ, царь, нѣтъ! Я помню. Когда ты стоялъ подъ окномъ моего дома и звалъ меня: «Прекрасная моя, выйди, волосы мои полны ночной росою!» — я узнала тебя, я вспомнила тебя, и радость и страхъ овладѣли моимъ сердцемъ. Скажи мнѣ, мой царь, скажи, Соломонъ: вотъ, если завтра я умру, будешь ли ты вспоминать свою смуглую дѣвушку изъ виноградника, свою Суламиѳь?
И, прижимая ее къ своей груди, царь прошепталъ, взволнованный:
— Не говори такъ никогда… Не говори такъ, о, Суламиѳь! Ты избранная Богомъ, ты настоящая, ты царица души моѣй… Смерть не коснется тѣбя…
Рѣзкій мѣдный звукъ вдругъ пронесся надъ Іерусалимомъ. Онъ долго заунывно дрожалъ и колебался въ воздухѣ, и когда замолкъ, то долго еще плыли его трепещущіе отзвуки.
— Это въ храмѣ Изиды окончилось таинство, — сказалъ царь.
— Мнѣ страшно, прекрасный мой! — прошептала Суламиѳъ. — Темный ужасъ проникъ въ мою душу… Я не хочу смерти… Я еще не успѣла насладиться твоими объ-
звери, камни, растения. Во многообразном круговороте времени и вещества повторяемся и мы с тобою, моя возлюбленная. Это так же верно, как и то, что если мы с тобою наполним большой мешок доверху морским гравием и бросим в него всего лишь один драгоценный сапфир, то, вытаскивая много раз из мешка, ты все-таки рано или поздно извлечешь и драгоценность. Мы с тобою встретимся, Суламифь, и мы не узнаем друг друга, но с тоской и с восторгом будут стремиться наши сердца навстречу, потому что мы уже встречались с тобою, моя кроткая, моя прекрасная Суламифь, но мы не помним этого.
— Нет, царь, нет! Я помню. Когда ты стоял под окном моего дома и звал меня: «Прекрасная моя, выйди, волосы мои полны ночной росою!» — я узнала тебя, я вспомнила тебя, и радость и страх овладели моим сердцем. Скажи мне, мой царь, скажи, Соломон: вот, если завтра я умру, будешь ли ты вспоминать свою смуглую девушку из виноградника, свою Суламифь?
И, прижимая ее к своей груди, царь прошептал, взволнованный:
— Не говори так никогда… Не говори так, о, Суламифь! Ты избранная Богом, ты настоящая, ты царица души моей… Смерть не коснется тебя…
Резкий медный звук вдруг пронесся над Иерусалимом. Он долго заунывно дрожал и колебался в воздухе, и когда замолк, то долго еще плыли его трепещущие отзвуки.
— Это в храме Изиды окончилось таинство, — сказал царь.
— Мне страшно, прекрасный мой! — прошептала Суламиф. — Темный ужас проник в мою душу… Я не хочу смерти… Я еще не успела насладиться твоими объ-
