Этотъ отрывистый, повелительный возгласъ былъ первымъ воспоминаніемъ m-lle Норы изъ ея темнаго, однообразнаго, бродячаго дѣтства. Это слово раньше всѣхъ другихъ словъ выговорилъ ея слабый, младенческій язычокъ, и всегда, даже въ сновидѣніяхъ, вслѣдъ за этимъ крикомъ вставали въ памяти Норы: холодъ нетопленой арены цирка, запахъ конюшни, тяжелый галопъ лошади, сухое щелканье длиннаго бича и жгучая боль удара, внезапно заглушающая минутное колебаніе страха.
— Allez!..
Въ пустомъ циркѣ темно и холодно. Кое-гдѣ, едва прорѣзавшись сквозь стеклянный куполъ, лучи зимняго солнца ложатся слабыми пятнами на малиновый бархатъ и позолоту ложъ, на щиты съ конскими головами и на флаги, украшающіе столбы; они играютъ на матовыхъ стеклахъ электрическихъ фонарей и скользятъ по стали турниковъ и трапецій тамъ, на страшной высотѣ, гдѣ перепутались машины и веревки. Глазъ едва различаетъ только первые ряды креселъ, между тѣмъ какъ мѣста за ложами и галлерея совсѣмъ утонули во мракѣ.
Идетъ дневная работа. Пять или шесть артистовъ въ шубахъ и шапкахъ сидятъ въ креслахъ перваго ряда около входа въ конюшни и курятъ вонючія сигары. Посреди манежа стоитъ коренастый, коротконогій мужчина
