хуже, чѣмъ онъ игралъ въ первый разъ, но понемногу къ нему вернулись смѣлость и вдохновеніе. Присутствіе того, властнаго и необыкновеннаго человѣка почему-то вдругъ наполнило его душу артистическимъ волненіемъ и придало его пальцамъ исключительную гибкость и послушность. Онъ самъ чувствовалъ, что никогда еще не игралъ въ своей жизни такъ хорошо, какъ въ этотъ разъ, и, должно-быть, не скоро будетъ еще такъ хорошо играть.
Юрій не видѣлъ, какъ постепенно прояснялось хмурое чело Антона Григорьевича и какъ смягчалось мало-помалу строгое выраженіе его губъ, но, когда онъ кончилъ при общихъ аплодисментахъ и обернулся въ ту сторону, то уже не увидѣлъ этого привлекательнаго и страннаго человѣка. Зато къ нему подходилъ съ многозначительной улыбкой, таинственно подымая вверхъ брови, Аркадій Николаевичъ Рудневъ.
— Вотъ что̀, голубчикъ Азагаровъ,—заговорилъ почти шопотомъ Аркадій Николаевичъ:—возьмите этотъ конвертикъ, спрячьте въ карманъ и не потеряйте,—въ немъ деньги. А сами идите сейчасъ же въ переднюю и одѣвайтесь. Васъ довезетъ Антонъ Григорьевичъ.
— Но вѣдь я могу еще хоть цѣлый вечеръ играть,—возразилъ-было мальчикъ.
— Тсс!..—закрылъ глаза Рудневъ.—Да неужели вы не узнали его? Неужели вы не догадались, кто это?
Юрій недоумѣвалъ, раскрывая все больше и больше свои огромные глаза. Кто же это могъ быть этотъ удивительный человѣкъ?
— Голубчикъ, да вѣдь это Рубинштейнъ. Понимаете ли, Антонъ Григорьевичъ Рубинштейнъ! И я васъ, дорогой мой, отъ души поздравляю и радуюсь, что у меня на елкѣ вамъ совсѣмъ случайно выпалъ такой подарокъ. Онъ заинтересованъ вашей игрой…
