матросовъ. Они разомъ схватили все, что было со мной, чуть не меня самого, и понесли въ назначенную мнѣ каюту. Пока Б. Ш. водворялъ меня въ ней, Б. привелъ молодого, коренастаго, гладко остриженнаго матроса.—„Вотъ этотъ матросъ вамъ назначенъ въ вѣстовые,“ сказалъ онъ. Это быль Ѳаддеевъ, съ которымъ я уже давно познакомилъ васъ.—„Честь имѣю явиться“, сказалъ онъ, вытянувшись и оборотившись ко мнѣ не лицомъ, а грудью: лицо у него всегда было обращено нѣсколько стороной къ предмету, на который онъ смотрѣлъ. Русые волосы, бѣлые глаза, бѣлое лицо, тонкія губы—все это напоминало скорѣе Финляндію, нежели Кострому, его родину. Съ этой минуты мы уже съ нимъ не разлучны до сихъ поръ. Я изучилъ его недѣли въ три окончательно, то-есть пока шли до Англіи; онъ меня, я думаю, въ три дня. Смѣтливость и „себѣ на умѣ“ были не послѣдними его достоинствами, которыя прикрывались у него наружною неуклюжестью костромитянина и субординаціею матроса.—„Помоги моему человѣку установить вещи въ каютѣ“, отдалъ я ему первое приказаніе. И то, что моему слугѣ стало бы на два утра работы, Ѳаддеевъ сдѣлалъ въ три пріема—не спрашивайте какъ. Такой ловкости и цѣпкости, какою обладаетъ матросъ вообще, а Ѳаддеевъ въ особенности, встрѣтишь развѣ въ кошкѣ. Черезъ полчаса все было на своемъ мѣстѣ, между прочимъ и книги, которыя онъ расположилъ на коммодѣ въ углу полукружіемъ и перевязалъ, на случай качки, веревками такъ, что нельзя было вынуть ни одной безъ его же чудовищной силы и ловкости, и я до Англіи пользовался книгами изъ чужихъ библіотекъ.
— „Вы, вѣрно, не обѣдали“, сказалъ Б.—„а мы уже кончили свой обѣдъ: не угодно ли закусить?“ онъ привелъ меня въ каютъ-компанію, просторную комнату внизу, на кубрикѣ, безъ оконъ, но съ люкомъ наверху, черезъ который падаетъ обильный свѣтъ. Кругомъ помѣщались маленькія
