каюты офицеровъ, а посрединѣ насквозь проходила бизань-мачта, замаскированная круглымъ диваномъ. Въ каютъ-компаніи стоялъ длинный столъ, какіе бываютъ въ классахъ, со скамьями. На немъ офицеры обѣдаютъ и занимаются. Была еще кушетка и больше ничего. Какъ ни массивенъ этотъ столъ, но, при сильной качкѣ, и его бросало изъ стороны въ сторону, и чуть-было однажды не задавило нашего миньятюрнаго, добраго, услужливаго распорядителя офицерскаго стола, П. А. Т. Въ офицерскихъ каютахъ было только мѣсто для постели, для коммода, который въ то же время служилъ и столомъ, и для стула. Но за то все пригнано къ помѣщенію всякой всячины, какъ нельзя лучше. Платье висѣло на перегородкѣ, бѣлье лежало въ ящикахъ, устроенныхъ въ постели, книги стояли на полкахъ.
Офицеровъ никого не было въ каютъ-комианіи: всѣ были наверху, вѣроятно, „на авральной работѣ“. Подали холодную закуску. А. А. Б. угощалъ меня.—„Извините, горячаго у насъ ничего нѣтъ“, сказалъ онъ:—„всѣ огни потушены. Порохъ принимаемъ“.—„Порохъ? а много его здѣсь?“ освѣдомился я съ большимъ участіемъ.—„Пудовъ пятьсотъ приняли: остается еще принять пудовъ триста“.—„А гдѣ онъ у васъ лежитъ?“ еще съ большимъ участіемъ спросилъ я.—„Да вотъ здѣсь“, сказалъ онъ, указывая на полъ:—„подъ вами“.—Я немного пріостановился жевать при мысли, что подо мной уже лежитъ 500 пудовъ пороху, и что въ эту минуту вся „авральная работа“ сосредоточена на томъ, чтобы подложить еще пудовъ триста.—„Это хорошо, что огни потушены“, похвалилъ я за предусмотрительность.—„Помилуйте, что за хорошо: курить нельзя“, сказалъ другой, входя въ каюту.—Вотъ какое различіе бываетъ во взглядахъ на одинъ и тотъ же предметъ! подумалъ я въ ту минуту, а черезъ мѣсяцъ, когда, во время починки фрегата въ Портсмутѣ, сдавали порохъ на сбереженіе въ
