Бросятъ намъ муху, словно насъ же приголубить хотятъ; ты въ нее вцѣпишься — анъ въ мухѣ-то смерть!“
Разсказалъ также старикъ, какъ однажды онъ чуть-чуть въ уху не угодилъ. Ловили ихъ въ ту пору цѣлою артелью, во всю ширину рѣки неводъ растянули, да такъ версты съ двѣ по дну волокомъ и волокли. Страсть, сколько тогда рыбы попалось! И щуки, и окуни, и головли, и плотва, и гольцы, — даже лещей-лежебоковъ изъ тины со дна поднимали! А пискарямъ такъ и счетъ потеряли. И какихъ страховъ онъ, старый пискарь, натерпѣлся, покуда его по рѣкѣ волокли — это ни въ сказкѣ сказать, ни перомъ описать. Чувствуетъ, что его везутъ, а куда — не знаетъ. Видитъ, что у него съ одного боку — щука, съ другого — окунь; думаетъ: вотъ-вотъ, сейчасъ, или та, или другой его съѣдятъ, а они — не трогаютъ… „Въ ту пору не до ѣды, братъ, было!“ У всѣхъ одно на умѣ: смерть пришла! а какъ и почему она пришла — никто не понимаетъ. Наконецъ стали крылья у невода сводить, выволокли его на берегъ и начали рыбу изъ мотни въ траву валить. Тутъ-то онъ и узналъ, что̀ такое уха. Трепещется на пескѣ что-то красное; сѣрыя облака отъ него вверхъ бѣгутъ: а жарко таково, что онъ сразу разомлѣлъ. И безъ того, безъ воды тошно, а тутъ еще поддаютъ… Слышитъ — „костеръ“, говорятъ. А на „кострѣ“ на этомъ черное что-то положено, и въ немъ вода, точно въ озерѣ, во время бури, ходуномъ ходитъ. Это „котелъ“, говорятъ. А подъ-конецъ стали говорить: вали въ „котелъ“ рыбу — будетъ „уха“! И начали туда нашего брата валить. Шваркнетъ рыбакъ рыбину — та сначала окунется, потомъ, какъ полоумная, выскочитъ, потомъ опять окунется — и присмирѣетъ. „Ухи“, значитъ, отвѣдала. Валили-валили сначала безъ разбора, а потомъ одинъ старичокъ глянулъ на него и говоритъ: „Какой отъ него, отъ малыша, прокъ для ухи! пущай въ рѣкѣ поростетъ!“ Взялъ его подъ жабры, да и пустилъ въ вольную воду. А онъ, не будь глупъ, во всѣ лопатки — домой! Прибѣжалъ, а пискариха его изъ норы ни жива, ни мертва выглядываетъ…
И что же! сколько ни толковалъ старикъ въ ту пору, что̀ такое уха и въ чемъ она заключается, однако и по-днесь въ рѣкѣ рѣдко кто здравыя понятія объ ухѣ имѣетъ!
Но онъ, пискарь-сынъ, отлично запомнилъ поученія пискаря-отца, да и на усъ себѣ намоталъ. „Надо глядѣть въ оба, — сказалъ
