Карась съ ершомъ спорилъ. Карась говорилъ, что можно на свѣтѣ одною правдою прожить, а ершъ утверждалъ, что нельзя безъ того обойтись, чтобъ не слукавить. Что̀ именно разумѣлъ ершъ подъ выраженіемъ: „слукавить“ — неизвѣстно, но только всякій разъ, какъ онъ эти слова произносилъ, карась въ негодованіи восклицалъ:
— Но вѣдь это подлость!
На что ершъ возражалъ:
— Вотъ ужо̀ увидишь!
Карась — рыба смирная и къ идеализму склонная: не даромъ его монахи любятъ. Лежитъ онъ больше на самомъ днѣ рѣчной заводи (гдѣ потише) или пруда, зарывшись въ илъ, и выбираетъ оттуда микроскопическихъ ракушекъ для своего продовольствія. Ну, натурально, полежитъ, полежитъ, да что-нибудь и выдумаетъ. Иногда даже и очень вольное. Но такъ какъ караси ни въ цензуру своихъ мыслей не представляютъ, ни въ участкѣ не прописываютъ, то въ политической неблагонадежности ихъ никто не подозрѣваетъ. Если же иногда и видимъ, что отъ времени до времени на карасей устраивается облава, то отнюдь не за вольнодумство, а за то, что они вкусны.
Ловятъ карасей по преимуществу сѣтью или неводомъ; но чтобы ловля была удачна, необходимо имѣть снаровку. Опытные рыбаки выбираютъ для этого время сейчасъ вслѣдъ за дождемъ, когда вода бываетъ мутна, и затѣмъ, заводя неводъ, начинаютъ хлопать по водѣ канатомъ, палками и вообще производить шумъ. Заслышавъ шумъ и думая, что онъ возвѣщаетъ торжество вольныхъ идей, карась снимается со дна и начинаетъ справляться, нельзя ли и ему какъ-нибудь пристроиться къ торжеству. Тутъ-то онъ и попадаетъ во множествѣ въ мотню, чтобы потомъ сдѣлаться жертвою человѣческаго чревоугодія. Ибо, повторяю, караси представляютъ такое лакомое блюдо (особенно изжаренные въ сметанѣ), что предводители дворянства охотно потчуютъ ими даже губернаторовъ.
Что̀ касается до ершей, то это рыба уже тронутая скептицизмомъ и притомъ колючая. Будучи сварена въ ухѣ, она даетъ безподобный бульонъ.
