Какимъ образомъ случилось, что карась съ ершомъ сошлись, — не знаю; знаю только, что, однажды сошедшись, сейчасъ же заспорили. Поспорили разъ, поспорили другой, а потомъ и во вкусъ вошли, свиданія другъ другу стали назначать. Сплывутся гдѣ-нибудь подъ водянымъ лопухомъ и начнутъ умныя рѣчи разговаривать. А плотва-бѣлобрюшка рѣзвится около нихъ и ума-разума набирается.
Первымъ всегда задиралъ карась.
— Не вѣрю, — говорилъ онъ: — чтобы борьба и свара были нормальнымъ закономъ, подъ вліяніемъ котораго будто бы суждено развиваться всему живущему на землѣ. Вѣрю въ безкровное преуспѣяніе, вѣрю въ гармонію и глубоко убѣжденъ, что счастіе — не праздная фантазія мечтательныхъ умовъ, но рано или поздно сдѣлается общимъ достояніемъ!
— Дожидайся! — иронизировалъ ершъ.
Ершъ спорилъ отрывисто и неспокойно. Это — рыба нервная, которая повидимому помнитъ не мало обидъ. Накипѣло у нея на сердцѣ… ахъ, накипѣло! До ненависти покуда еще не дошло, но вѣры и наивности ужъ и въ поминѣ нѣтъ. Вмѣсто мирнаго житія она повсюду распрю видитъ, вмѣсто прогресса — всеобщую одичалость. И утверждаетъ, что тотъ, кто имѣетъ претензію жить, долженъ все это въ разсчетъ принимать. Карася же считаетъ „блаженненькимъ“, хотя въ то же время сознаетъ, что съ нимъ только и можно „душу отводить“.
— И дождусь! — отзывался карась: — и не я одинъ, всѣ дождутся. Тьма, въ которой мы плаваемъ, есть порожденіе горькой исторической случайности; но такъ какъ нынѣ, благодаря новѣйшимъ изслѣдованіямъ, можно эту случайность по косточкамъ разобрать, то и причины, ее породившія, нельзя уже считать неустранимыми. Тьма — совершившійся фактъ, а свѣтъ — чаемое будущее. И будетъ свѣтъ, будетъ.
— Значитъ, и такое, по твоему, время придетъ, когда и щукъ не будетъ?
— Какихъ такихъ щукъ? — удивился карась, который былъ до того наивенъ, что когда при немъ говорили: „на то щука въ морѣ, чтобъ карась не дремалъ“, то онъ думалъ, что это что-нибудь въ родѣ тѣхъ никсъ и русалокъ, которыми малыхъ дѣтей пугаютъ, и, разумѣется, ни крошечки не боялся.
