духу. Вотъ и этотъ новый конь, на эту птицу подобно, точно не своей силой несся.
Истинно не солгу скажу, что онъ даже не летѣлъ, а только земли за нимъ сзади прибавлялось. Я этакой легкости сроду не видалъ и не зналъ, какъ сего конька и цѣнить, на какія сокровища и кому его обречь, какому королевичу, а уже тѣмъ паче никогда того не думалъ, чтобы этотъ конь мой сталъ.
— Какъ онъ вашъ сталъ? — перебили разсказчика удивленные слушатели.
— Такъ-съ, мой, по всѣмъ правамъ мой, но только на одну минуту, а какимъ манеромъ, извольте про это слушать, если угодно. Господа, по своему обыкновенію, начали и на эту лошадь торговаться и мой ремонтеръ, которому я дитя подарилъ, тоже встрялъ, а противъ нихъ, точно ровня имъ, взялся татаринъ Савакирей, этакой коротышъ, небольшой, но крѣпкій, верченый, голова бритая, словно точеная, и круглая, будто молодой кочашокъ крѣпонькій, а рожа какъ морковь красная, и весь онъ будто огородина какая здоровая и свѣжая. Кричитъ: что, говоритъ, по-пустому карманъ терять нечего, клади кто хочетъ деньги за руки сколько ханъ проситъ, и давай со мною пороться, кому конь достанется?
Господамъ, разумѣется, это не пристало, и они отъ этого сейчасъ въ сторону, да и гдѣ имъ съ этимъ татариномъ сѣчься, онъ бы, поганый, ихъ всѣхъ перебилъ. А у моего ремонтера тогда уже и денегъ-то не очень густо было, потому онъ въ Пензѣ опять въ карты проигрался, а лошадь ему, я вижу, хочется. Вотъ я его сзади дернулъ за рукавъ, да и говорю: такъ и такъ, молъ, лишняго сулить не надо, а что ханъ требуетъ, то̀ дайте, а я съ Савакиреемъ сяду потягаться на мировую. Онъ было не хотѣлъ, но я упросилъ, говорю:
— Сдѣлайте такую милость: мнѣ хочется.
Ну, такъ и сдѣлали.
— Вы съ этимъ татариномъ… что же… сѣкли другъ друга?
— Да-съ, тоже такимъ манеромъ попоролись на мировую, и жеребенокъ мнѣ достался.
— Значитъ, вы татарина побѣдили?
— Побѣдилъ-съ не безъ труда, но пересилилъ его.
духу. Вот и этот новый конь, на эту птицу подобно, точно не своей силой несся.
Истинно не солгу скажу, что он даже не летел, а только земли за ним сзади прибавлялось. Я этакой легкости сроду не видал и не знал, как сего конька и ценить, на какие сокровища и кому его обречь, какому королевичу, а уже тем паче никогда того не думал, чтобы этот конь мой стал.
— Как он ваш стал? — перебили рассказчика удивленные слушатели.
— Так-с, мой, по всем правам мой, но только на одну минуту, а каким манером, извольте про это слушать, если угодно. Господа, по своему обыкновению, начали и на эту лошадь торговаться и мой ремонтер, которому я дитя подарил, тоже встрял, а против них, точно ровня им, взялся татарин Савакирей, этакой коротыш, небольшой, но крепкий, верченый, голова бритая, словно точеная, и круглая, будто молодой кочашок крепонький, а рожа как морковь красная, и весь он будто огородина какая здоровая и свежая. Кричит: что, говорит, по-пустому карман терять нечего, клади кто хочет деньги за руки сколько хан просит, и давай со мною пороться, кому конь достанется?
Господам, разумеется, это не пристало, и они от этого сейчас в сторону, да и где им с этим татарином сечься, он бы, поганый, их всех перебил. А у моего ремонтера тогда уже и денег-то не очень густо было, потому он в Пензе опять в карты проигрался, а лошадь ему, я вижу, хочется. Вот я его сзади дернул за рукав, да и говорю: так и так, мол, лишнего сулить не надо, а что хан требует, то дайте, а я с Савакиреем сяду потягаться на мировую. Он было не хотел, но я упросил, говорю:
— Сделайте такую милость: мне хочется.
Ну, так и сделали.
— Вы с этим татарином… что же… секли друг друга?
— Да-с, тоже таким манером попоролись на мировую, и жеребенок мне достался.
— Значит, вы татарина победили?
— Победил-с не без труда, но пересилил его.
