Условья первыя земного бытія.
..............
Хочу тебя забыть надъ тяжкою работой,
Но мигъ—и ты въ глазахъ съ бездонностью своей.
Чтб жъ ты? Зачѣмъ?—Молчатъ и чувства, и познанье...
Чей глазъ хоть заглянулъ на роковое дно?
Ты—это вѣдь я самъ: ты только отрицанье
Всего, что чувствовать, что мнѣ узнать дано.
Чтб жъ я узналъ?—Пора узнать, что въ мірозданьи,
Куда ни обратись, вопросъ, а не отвѣтъ;
А я дышу, живу, и понялъ, что въ незнаньи—
Одно прискорбное, но страшнаго въ немъ нѣтъ.
А между тѣмъ, когда бъ, въ смятеніи великомъ
Срываясь, силой я хоть дѣтской обладалъ,
Я встрѣтилъ бы твой край тѣмъ самымъ рѣзкимъ крикомъ,
Съ какимъ я нѣкогда твой берегъ покидалъ (I,169—170).
Философскій духъ стоически встрѣчаетъ смерть: онъ и есть тотъ верховный судья, предъ которымъ смерть лишь «игрушка шаткая тоскующей мечты» (I, 172); но этотъ разумный духъ живетъ въ преходящемъ тѣлѣ и его земная оболочка встрѣчаетъ смерть какимъ-то невольнымъ скорбнымъ ужасомъ. Поэту понятенъ и доступенъ этотъ ужасъ, это «смятенье великое» (I, 170), но онъ допускаетъ его лишь какъ мгновенный переходъ: смерть—мечта, пока я живъ; смерть—«безсмертный храмъ Бога» (I, 171), начальная граница моего участія во всемірномъ безсмертіи съ того момента, какъ я умеръ.
Б. В. Никольскій.
