Я знаю, гордая, ты любишь самовластье,
Тебя въ ревнивомъ снѣ томитъ чужое счастье,
Свободы смѣлый ликъ и томный взоръ любви
Манятъ наперерывъ желанія твои.
5 Чрезъ всю толпу рабовъ у пышной колесницы
Я взглядъ лукавый твой подъ бархатомъ рѣсницы
Давно прочелъ — давно! — и разгадалъ съ тѣхъ поръ,
Гдѣ жертву новую твой выбираетъ взоръ.
Несчастный юноша! Давноль, веселья полный,
10 Скользилъ его челнокъ, расталкивая волны?
Смотри, какъ счастливъ онъ, какъ воленъ: онъ — ничей,
Лобзаетъ вѣтръ одинъ руно его кудрей;
Рука, окрѣпшая въ трудѣ однообразномъ,
Минула берега, манящіе соблазномъ, —
15 Но — горе: ты поешь!.. На зыбкое стекло
Изъ ослабѣвшихъ рукъ упущено весло,
Онъ скованъ!.. — Ты поешь, ты блещешь красотою,
Для взоровъ божество, — сирена подъ водою.
Я знаю, гордая, ты любишь самовластье,
Тебя в ревнивом сне томит чужое счастье,
Свободы смелый лик и томный взор любви
Манят наперерыв желания твои.
5 Чрез всю толпу рабов у пышной колесницы
Я взгляд лукавый твой под бархатом ресницы
Давно прочел — давно! — и разгадал с тех пор,
Где жертву новую твой выбирает взор.
Несчастный юноша! Давно ль, веселья полный,
10 Скользил его челнок, расталкивая волны?
Смотри, как счастлив он, как волен: он — ничей,
Лобзает ветр один руно его кудрей;
Рука, окрепшая в труде однообразном,
Минула берега, манящие соблазном, —
15 Но — горе: ты поешь!.. На зыбкое стекло
Из ослабевших рук упущено весло,
Он скован!.. — Ты поешь, ты блещешь красотою,
Для взоров божество, — сирена под водою.
