ИЗЪ ГОТЕ.
Вы желаете мнѣ указывать съ горькой насмѣшкой, Какъ мой жребій далекъ отъ васъ и вашего сына. Правда, я бѣдна, съ узломъ небольшимъ я вступаю Въ домъ, переполненный всѣмъ, что радуетъ сердце хозяевъ; Но я вижу себя и чувствую всѣ отношенья: Такъ благородно ль меня язвить насмѣшкой такою, Что на порогѣ меня почти прогоняетъ изъ дому?» Германъ подалъ знакъ въ испугѣ духовному другу, Чтобы онъ въ дѣло вступился и тотчасъ разсѣялъ сомнѣнье. Мудрый вышелъ впередъ и, видя тихое горе Дѣвушки, затаенную скорбь и блестящія слезы. Въ духѣ своемъ полозкилъ не тотчасъ распутать сплетенье, А извѣдать сначала смущенной дѣвушки душу. Къ ней теперь обратился онъ такъ испытующей рѣчью: «Знать, чузкеземная дѣвушка, ты обдумала мало, Если къ чужимъ поступить въ услуженье такъ скоро рѣшилась, Какъ не легко быть въ домѣ и волю признать господина. Только ударь по рукамъ—и участь цѣлаго года Рѣшена, а, быть-можетъ, придется терпѣть изъ-за слова. Вѣдь ходьба-то не самое тяжкое дѣло въ услугѣ, Такъ же и потъ трудовой надъ вѣчно томящей работой: Трудъ раздѣляетъ съ рабомъ заодно и прилезкный свободный. Но брюзгливость сносить господина, когда безъ причины Онъ хулитъ и, причудливый, хочетъ того да другого, Женскую прихоть, которую всякая малость тревожитъ, Грубый дѣтскій задоръ и нерѣдко дерзкую шалость,— Вотъ что трудно терпѣть и при этомъ обязанность скоро, Не замедляясь ничѣмъ, исполнять, да къ тому жъ безъ ворчанья.
