ИЗЪ МЮССЕ.
Нашъ міръ становится упрямѣй съ каждымъ днемъ И въ тупоуміе все глубже мы идемъ.
Дюранъ.
Ты помнишь ли. Дюпонъ, когда, еще ребяты, Познаньемъ бѣдняки, а гордостью богаты, Мы, хоть учитель насъ, лѣнивцевъ, дралъ порой, Въ забвеньи низменномъ вкушали сонъ съ тобой? Въ душѣ моей тѣ дни блаженства сохранились!
Дюпонъ.
Лѣнивцевъ, ты сказалъ: мы съ гордостью лѣнились Невѣждъ, Богъ видитъ! Все, что сдѣлалъ я съ тѣхъ поръ, Рѣшаетъ о моемъ быломъ ученьи споръ. Но запахъ сладостный какой бывалъ въ столовой! Бывало, ѣшь и пей,—обѣдъ всегда готовый! Согнувшись надъ столомъ, бывало, припадешь Къ книжонкѣ мерзостной, сторгованной за грошъ... Варнава, Демуленъ мнѣ горько доставались, А милыя статья Сенъ-Жюста укрывались На сердцѣ у меня. Я руку подавалъ, Какъ римскій бы ее сенаторъ простиралъ. Ты жребій мой дѣлилъ, не кончилъ ты ученья.
Дюранъ.
Ты правъ, у генія повсюду треволненья. Мой черепъ, созданный для лавровъ на заказъ, Ослиной шапкою увѣнчанъ былъ не разъ. Мое призваніе однакожъ видно было,
