заны мягкія части; видѣли, о ужасъ! въ утробѣ одной такой лошади, Француза, схватившагося обѣими руками за печенку, и видно хотѣвшаго ѣсть ее; но лютый морозъ окаменилъ его въ этомъ положеніи, чтобы явить намъ высочайшую степень человѣческаго бѣдствія.—Иные несчастные воины, оставшіеся на дорогѣ, хотя были живы, но отъ сильнаго изнуренія и голода потеряли употребленіе языка, и только слабымъ движеніемъ рукъ обнаруживали въ себѣ остатокъ жизненности. Въ такомъ положеніи нашли мы на дорогѣ, подъ деревомъ, сидѣвшаго бѣлокураго, въ тонкомъ синемъ мундирѣ, подъ треугольною шляпою, офицера: глаза его были полуоткрыты, голова склонилась на сторону, смертная блѣдность покрывала прекрасное лицо; онъ не внималъ нашимъ вопросамъ; правая рука его еще двигалась къ сердцу, но свѣтъ дня, казалось, для него мрачился; глаза вдругъ стали неподвижны, и онъ угасъ передъ нами.... духъ его взлетѣлъ изъ бѣдной оболочки земной въ высоту небесную.
Такіе ужасы, являвшіеся въ продолженіе нашего пути отъ Вязьмы, производили въ насъ непріятныя впечатлѣнія. Не смотря на то, что Французы были нашими врагами и раззорителями, чувство человѣче-
