нять канонерамъ, смѣялся пустой тревогѣ.
Потомъ цѣлый день стояли мы на мѣстѣ безъ дѣйствія; только къ вечеру, въ передней цѣпи стрѣлковъ, немного постучались. Я сдѣлался боленъ, и во всю ночь простоналъ: то жаръ, то ознобъ; голова и грудь болѣли: скудная пища и дурная погода меня разстроили. Австрійцы отъ насъ ушли, и при Нейштатѣ остался одинъ 10-й Корпусъ.
3-го Сентября, съ 7 часовъ утра, авангардъ нашъ сталъ отступать съ позиціи, безъ всякаго натиска отъ непріятеля. Я съ своими единорогами поднялся на горку, и черезъ цѣпь стрѣлковую пустилъ нѣсколько гранатъ въ Поляковъ, но не могъ имъ вредить, потому что они дѣйствовали въ разсыпную, а колонны ихъ не приближались. Я-бы этихъ выстрѣловъ не сдѣлалъ, но ко мнѣ безпрестанно подъѣзжали разные командиры; каждый приказывалъ стрѣлять, то ядромъ, то картечью; мнѣ, какъ младшему, надлежало повиноваться. Одинъ Полковникъ С*** приказалъ мнѣ сойдти, съ горки на дорогу, а другой, Казачій Полковникъ Щ***, сдѣлалъ мнѣ выговоръ, зачѣмъ я сошелъ. «Попробуйте-ка лучше, сказалъ онъ, попугать ихъ!»—Извольте, отвѣчалъ я, только уже не ста-
