и китайскомъ языкахъ: Россія, — О—Го, Китай, — Чжунъ-Го… Но какъ скоро создалась въ воображеніи эта картина, такъ же скоро она и исчезла и передо мной была жалкая дѣйствительность; грязная черная юрта какого-то нищаго, или караульнаго; около нея кучи сору и рывшіяся въ нихъ собаки; на противоположной сторонѣ тянулся рядъ домиковъ или мазанокъ съ глухими стѣнами, т.‑е. безъ оконъ, и бревенчатымъ частоколомъ между ними. Въ одномъ мѣстѣ стоитъ отдѣльно глиняный домикъ китайскаго караульнаго и возлѣ него покрытыя оригинальной крышей ворота, ведущія въ Май-ма-чэнъ. Къ нимъ я и направился въ сопровожденіи одного изъ китайцевъ, своихъ новыхъ знакомыхъ, который встрѣтился со мною дорогой.
„Наша Май-ма́-чэнъ пасаматали́ буду? Наша ни хылоша́нки. (Нашъ Май-ма-чэнъ хочешь посмотрѣть. Нашъ нехорошъ).
— А мнѣ люди поговори было, шибко хылоша́нки, — ломалъ я свой языкъ на кяхтинскій манеръ, чтобъ спутникъ могъ понимать меня.
— Э! Ниту, ниту! Ваша хыло́са.
Я вошелъ въ ворота, изъ нихъ повернулъ въ улицу и остановился, пораженный неожиданностью и новизною обстановки… Мнѣ показалось, что въ эту минуту я былъ перенесенъ въ какой-то совершенно другой міръ: — въ такой степени все въ немъ было не похоже на то, что́ я видѣлъ до сихъ поръ въ Европѣ. Каждый предметъ былъ своеобразенъ и новъ для меня: узенькая улица и въ глубинѣ ея башня съ крестообразными воротами въ ея основаніи, крыши и фасады домовъ, открытыя двери, чрезъ которыя видны дворы, съ цвѣтами, птицами въ клѣткахъ и висячими у входовъ красивыми надписями — все здѣсь новое, самобытное, невиданное. И сами люди тутъ только, среди своей обстановки, явились для меня настоящими китайцами… Очарованный иду дальше; провожатый мой объясняетъ мнѣ, и я кой-что понимаю изъ его объясненій. Онъ указалъ на домъ мѣстнаго начальника (цзаргуци) иди цзаргучея, какъ его иазываютъ тамъ русскіе. Это былъ собственно входъ въ его домъ, а послѣдній совершенно скрыть въ глубинѣ дворовъ; у воротъ его стояли солдаты въ формѣ. Потомъ мы прошли къ храму, и когда вступили на его дворъ, у меня просто голова закружилась отъ массы новыхъ впечатлѣній; я растерялся посреди тысячъ своеобразныхъ формъ, предметовъ и красокъ. Вошли внутрь храма — и его обстановка поразила меня еще болѣе
