Ихъ угадавъ на камнѣ плоскомъ,
И различивъ прибрежный гулъ, —
Въ рукахъ согрѣтымъ, мягкимъ воскомъ
Я слухъ товарищей замкнулъ.
Себя же къ мачтѣ корабельной
Я далъ покорно привязать,
Чтобъ пѣсни лирной и свирѣльной
Соблазнъ опасный испытать.
И все мечта предугадала!
Когда, въ тиши морскихъ пустынь,
Вонзая сладостныя жала,
Пѣснь разлилась полубогинь, —
Вдругъ уязвленный мукой страстной,
Съ одной мечтой — спѣшитъ на зовъ,
Изъ тѣсныхъ узъ рвался напрасно
Я, доброволецъ межъ рабовъ!
И нашъ корабль пронесся мимо.
Сирены скрылись вдалекѣ,
Ихъ чаръ избѣгъ я невредимо…
Но нѣтъ конца моей тоскѣ!
Зачѣмъ я былъ спокойно-мудрымъ,
Провидѣлъ тайны водъ сѣдыхъ,
Не вышелъ къ дѣвамъ темнокудрымъ
И не погибъ въ объятьяхъ ихъ!
Их угадав на камне плоском,
И различив прибрежный гул, —
В руках согретым, мягким воском
Я слух товарищей замкнул.
Себя же к мачте корабельной
Я дал покорно привязать,
Чтоб песни лирной и свирельной
Соблазн опасный испытать.
И все мечта предугадала!
Когда, в тиши морских пустынь,
Вонзая сладостные жала,
Песнь разлилась полубогинь, —
Вдруг уязвленный мукой страстной,
С одной мечтой — спешит на зов,
Из тесных уз рвался напрасно
Я, доброволец меж рабов!
И наш корабль пронесся мимо.
Сирены скрылись вдалеке,
Их чар избег я невредимо…
Но нет конца моей тоске!
Зачем я был спокойно-мудрым,
Провидел тайны вод седых,
Не вышел к девам темнокудрым
И не погиб в объятьях их!
