и свѣдѣнія не получишь безъ того, чтобъ съ какой-нибудь свиньей бутылку водки не стрескать. Сегодня, напримѣръ, на пожарѣ нельзя было съ агентомъ не выпить.
— Да, проклятая должность! вздыхаетъ брюнетка. — Бросилъ бы ты ее, Вася!
— Бросить? Какъ можно!
— Очень можно. Добро бы ты писатель настоящій былъ, писалъ бы хорошіе стихи или повѣсти, а то такъ, репортеръ какой-то, про кражи да пожары пишешь. Такіе пустяки пишешь, что иной разъ и читать совѣстно. Хорошо бы еще, пожалуй, еслибъ заработывалъ много, этакъ рублей двѣсти-триста въ мѣсяцъ, а то получаешь какіе-то несчастные пятьдесятъ рублей, да и то не аккуратно. Живемъ мы бѣдно, грязно. Квартира прачешной пропахла, кругомъ все мастеровые да развратныя женщины живутъ. Цѣлый день только и слышишь неприличныя слова и пѣсни. Ни мебели у насъ, ни бѣлья. Ты одѣтъ неприлично, бѣдно, такъ что хозяйка на тебя тыкаетъ, я хуже модистки всякой. Бдимъ мы хуже всякихъ поденщиковъ… Ты гдѣ-то на сторонѣ въ трактирахъ какую-то дрянь ѣшь, и то, вѣроятно, не на свой счетъ, я… одному только Богу извѣстно, что я ѣмъ. Ну, будь мы какіе-нибудь плебеи, необразованные, тогда бы помирилась я съ этимъ житьемъ, а то вѣдь ты дворянинъ, въ университетѣ кончилъ, по-французски говоришь. Я въ институтѣ кончила, избалована.
— Погоди, Катюша, пригласятъ меня въ „Куриную Слѣпоту“ отдѣлъ хроники вести, тогда иначе заживемъ. Я номеръ тогда возьму.
— Это ужь ты мнѣ третій годъ обѣщаешь. Да что толку, если и пригласятъ? Сколько бы ты пи получалъ, все равно пропьешь. Не перестанешь же водить компанію со своими писателями и актерами! А знаешь что, Вася? Написала бы я къ дядѣ Дмитрію Ѳедорычу въ Тулу. Нашелъ бы онъ тебѣ прекрасное, мѣсто гдѣ-нибудь въ банкѣ или казенномъ учрежденіи. Хорошо, Вася!
и сведения не получишь без того, чтоб с какой-нибудь свиньей бутылку водки не стрескать. Сегодня, например, на пожаре нельзя было с агентом не выпить.
— Да, проклятая должность! — вздыхает брюнетка. — Бросил бы ты ее, Вася!
— Бросить? Как можно!
— Очень можно. Добро бы ты писатель настоящий был, писал бы хорошие стихи или повести, а то так, репортер какой-то, про кражи да пожары пишешь. Такие пустяки пишешь, что иной раз и читать совестно. Хорошо бы еще, пожалуй, если б зарабатывал много, этак рублей двести-триста в месяц, а то получаешь какие-то несчастные пятьдесят рублей, да и то не аккуратно. Живем мы бедно, грязно. Квартира прачечной пропахла, кругом все мастеровые да развратные женщины живут. Целый день только и слышишь неприличные слова и песни. Ни мебели у нас, ни белья. Ты одет неприлично, бедно, так что хозяйка на тебя тыкает, я хуже модистки всякой. Бдим мы хуже всяких поденщиков… Ты где-то на стороне в трактирах какую-то дрянь ешь, и то, вероятно, не на свой счет, я… одному только Богу известно, что я ем. Ну, будь мы какие-нибудь плебеи, необразованные, тогда бы помирилась я с этим житьем, а то ведь ты дворянин, в университете кончил, по-французски говоришь. Я в институте кончила, избалована.
— Погоди, Катюша, пригласят меня в «Куриную Слепоту» отдел хроники вести, тогда иначе заживем. Я номер тогда возьму.
— Это уж ты мне третий год обещаешь. Да что толку, если и пригласят? Сколько бы ты ни получал, все равно пропьешь. Не перестанешь же водить компанию со своими писателями и актерами! А знаешь что, Вася? Написала бы я к дяде Дмитрию Федорычу в Тулу. Нашел бы он тебе прекрасное, место где-нибудь в банке или казенном учреждении. Хорошо, Вася!
