а этотъ франтъ Юпитеръ не будетъ мнѣ соперникомъ и не будетъ макать свой хлѣбъ въ мою похлебку, когда мы будемъ вмѣстѣ сидѣть за столомъ. Обратите вниманіе на его дѣянія и поступки. Что за подлый разбойникъ! Другого такого развратнаго тунеядца свѣтъ не производилъ. Онъ заткнетъ за поясъ вепря; не даромъ его вскормила Твинья на островѣ Критѣ, если вѣрить вавилонянину Агаѳоклу. Онъ сладострастнѣе козла; не даромъ существуетъ также повѣрье, что его вскормила коза Амальтея. Клянусь Ахерономъ! Онъ совокуплялся однажды съ третьей частью міра, съ животными, людьми, рѣками и горами: я разумѣю Европу. Вслѣдствіе этого аммоніане изображали его въ видѣ барана, рогатаго барана. Но повѣрьте, что я не намѣренъ быть глупцомъ Амфитріономъ или дуракомъ Аргусомъ съ его ста очками, ни трусомъ Акризіемъ, ни ограниченнымъ Ликусомъ Ѳиванскимъ, ни мечтателемъ Агеноромъ, ни флегматикомъ Эзопомъ, ни бархатной лапкой Ликаономъ, ни лѣнтяемъ Коритусомъ Тосканскимъ, ни широкоплечимъ Атласомъ. Онъ могъ бы сто и сто разъ обращаться лебедемъ, быкомъ, сатиромъ, золотомъ, кукушкой, какъ тогда, когда онъ лишилъ дѣвственности свою сестру Юнону; орломъ, бараномъ, огнемъ, змѣей, даже блохой, превратиться въ эпикурейскіе атомы или магистронострально во второе измѣреніе. Я его посажу на крючокъ. И знаете ли, что съ нимъ сдѣлаю? А то, что Сатурнъ сдѣлалъ со своимъ отцомъ, Небомъ. Сенека предсказалъ это обо мнѣ, а Лактанцій подтвердилъ. То, что Реа сдѣлала съ Атисомъ. Я бы его выхолостилъ, и онъ бы не могъ быть никогда папою, ибо testiculos non habet.
— Потише, дружокъ, — сказалъ Пантагрюэль, — потише. Раскройте еще разъ книгу.
Membra quatit, gelidusque coït formidiue sanguis.
— Это обозначаетъ, что она будетъ васъ бить безъ милосердія, — сказалъ Пантагрюэль.
— Напротивъ того, — отвѣчалъ Панургъ, — это говорится про меня, про то, что я буду бить ее изо всей мочи, когда она меня разсердитъ. Мартынова палка сослужитъ мнѣ добрую службу. А не будетъ палки, такъ я живою ее съѣмъ, чортъ меня возьми, какъ съѣлъ свою жену Кандавлъ царь Лидійскій.
— Вы очень храбры, — замѣтилъ Пантагрюэль, — за вами и Геркулесу не угнаться, а вѣдь говорятъ, что тузъ стоитъ двойки[1], и одинъ только Геркулесъ рѣшался биться одинъ противъ двухъ.
— Я тузъ, — отвѣчалъ Панургъ.
— Ладно, ладно, — сказалъ Пантагрюэль, я думалъ объ игрѣ въ триктракъ.
По третьему разу попался слѣдующій стихъ:
Fœmineo prœdæ et spoliorum ardebat amore.
— Это обозначаетъ, что она васъ обокрадетъ, — сказалъ Пантагрюэль. И я отлично вижу по этимъ тремъ оракуламъ, что вы будете рогоносцемъ, битымъ и ограбленнымъ.
— Напротивъ того, — отвѣчалъ Панургъ, — этотъ стихъ доказываетъ, что она будетъ меня любить всей душой. Сатирикъ[2] не лжетъ, когда говоритъ, что женщина, горящая любовью, находитъ иногда пріятнымъ украсть у своего друга. Знаете что? Перчатку, аксельбантъ, чтобы заставить его искать. Какую-нибудь мелочь, пустякъ, — все это, какъ и тѣ пустыя ссоры, возникающія иногда между любовниками, оживляетъ и подстрекаетъ любовь. Такъ точно мы видимъ, напримѣръ, какъ ножевщики бьютъ молоткомъ свой брусокъ, чтобы ножи лучше оттачивались. Вотъ почему я принимаю эти три оракула за хорошее предзнаменованіе. Въ противномъ случаѣ подаю аппелляцію.
— На рѣшенія судьбы и фортуны не бываетъ аппелляціи, — сказалъ Пантагрюэль, — и это утверждаютъ всѣ наши старинные юрисконсульты, и въ
а этот франт Юпитер не будет мне соперником и не будет макать свой хлеб в мою похлебку, когда мы будем вместе сидеть за столом. Обратите внимание на его деяния и поступки. Что за подлый разбойник! Другого такого развратного тунеядца свет не производил. Он заткнет за пояс вепря; не даром его вскормила Твинья на острове Крите, если верить вавилонянину Агафоклу. Он сладострастнее козла; не даром существует также поверье, что его вскормила коза Амальтея. Клянусь Ахероном! Он совокуплялся однажды с третьей частью мира, с животными, людьми, реками и горами: я разумею Европу. Вследствие этого аммониане изображали его в виде барана, рогатого барана. Но поверьте, что я не намерен быть глупцом Амфитрионом или дураком Аргусом с его ста очками, ни трусом Акризием, ни ограниченным Ликусом Фиванским, ни мечтателем Агенором, ни флегматиком Эзопом, ни бархатной лапкой Ликаоном, ни лентяем Коритусом Тосканским, ни широкоплечим Атласом. Он мог бы сто и сто раз обращаться лебедем, быком, сатиром, золотом, кукушкой, как тогда, когда он лишил девственности свою сестру Юнону; орлом, бараном, огнем, змеей, даже блохой, превратиться в эпикурейские атомы или магистронострально во второе измерение. Я его посажу на крючок. И знаете ли, что с ним сделаю? А то, что Сатурн сделал со своим отцом, Небом. Сенека предсказал это обо мне, а Лактанций подтвердил. То, что Реа сделала с Атисом. Я бы его выхолостил, и он бы не мог быть никогда папою, ибо testiculos non habet.
— Потише, дружок, — сказал Пантагрюэль, — потише. Раскройте еще раз книгу.
Membra quatit, gelidusque coït formidiue sanguis.
— Это обозначает, что она будет вас бить без милосердия, — сказал Пантагрюэль.
— Напротив того, — отвечал Панург, — это говорится про меня, про то, что я буду бить ее изо всей мочи, когда она меня рассердит. Мартынова палка сослужит мне добрую службу. А не будет палки, так я живою ее съем, чёрт меня возьми, как съел свою жену Кандавл царь Лидийский.
— Вы очень храбры, — заметил Пантагрюэль, — за вами и Геркулесу не угнаться, а ведь говорят, что туз стоит двойки[1], и один только Геркулес решался биться один против двух.
— Я туз, — отвечал Панург.
— Ладно, ладно, — сказал Пантагрюэль, я думал об игре в триктрак.
По третьему разу попался следующий стих:
Fœmineo prœdæ et spoliorum ardebat amore.
— Это обозначает, что она вас обокрадет, — сказал Пантагрюэль. И я отлично вижу по этим трем оракулам, что вы будете рогоносцем, битым и ограбленным.
— Напротив того, — отвечал Панург, — этот стих доказывает, что она будет меня любить всей душой. Сатирик[2] не лжет, когда говорит, что женщина, горящая любовью, находит иногда приятным украсть у своего друга. Знаете что? Перчатку, аксельбант, чтобы заставить его искать. Какую-нибудь мелочь, пустяк, — всё это, как и те пустые ссоры, возникающие иногда между любовниками, оживляет и подстрекает любовь. Так точно мы видим, например, как ножовщики бьют молотком свой брусок, чтобы ножи лучше оттачивались. Вот почему я принимаю эти три оракула за хорошее предзнаменование. В противном случае подаю апелляцию.
— На решения судьбы и фортуны не бывает апелляции, — сказал Пантагрюэль, — и это утверждают все наши старинные юрисконсульты, и в
