хочется до конца своихъ дней радоваться съ вами спасенію государства, такъ очевидно и то, что, если я въ данномъ случаѣ поступаю строже обыкновеннаго, мной руководитъ не чувство жестокости, — кто мягче меня? — но чувства высшей гуманности и милосердія: въ моемъ воображеніи встаетъ разомъ истребленная цѣлымъ моремъ пламени наша столица, первый по красотѣ городъ міра, защита всѣхъ народовъ; мнѣ грезятся груды не нашедшихъ себѣ могилы труповъ несчастныхъ гражданъ, лежащихъ на могилѣ своей родины; мнѣ чудится звѣрское лицо упивающагося вашей кровью Цетега; когда-же я представляю себѣ монарха Лентула, — онъ надѣялся, по собственному признанію, достичь этого на основаніи предсказаній — его придворнаго, негодяя-Габинія или вступившаго въ городъ со своимъ войскомъ Катилину: тогда я прихожу въ ужасъ при одной мысли о рыданіяхъ матерей семействъ, бѣгствѣ дѣвушекъ и мальчиковъ, оскорбленіи весталокъ, а разъ эта картина кажется мнѣ въ высшей степени ужасной и возмутительной, я неумолимо строгъ къ тѣмъ, кто хотѣлъ приготовить намъ подобное испытаніе. Если какой-нибудь отецъ семейства, когда рабъ зарѣжетъ у него дѣтей, убьетъ жену, сожжетъ домъ, не казнитъ этого раба самою мучительной смертью 71), скажите, какъ назвать его, воплощеннымъ-ли милосердіемъ, или въ высшей степени кровожаднымъ? Выродкомъ и безсердечнымъ считаю, по крайней мѣрѣ, я, того, кто не старается облегчить своего собственнаго горя и страданія горемъ и страданьемъ своего врага 72). Такъ если и мы станемъ дѣйствовать съ безпощадной строгостью противъ людей, задумавшихъ убить насъ, нашихъ женъ, нашихъ дѣтей, покушавшихся разрушить дома каждаго изъ насъ въ отдѣльности, вмѣстѣ съ міровой столицей нашего государства, стремившихся на развалинахъ нашего города, дымномъ пожарищѣ нашей власти поселить племя аллоброговъ, насъ всетаки назовутъ милосердыми; но, если вздумаемъ дѣйствовать черезъ-чуръ мягко, намъ придется
