для меня слова государства и мнѣніе лицъ, раздѣляющихъ со мной одинъ образъ мыслей. И часа жизни не далъ-бы я Катилинѣ, гг. сенаторы, если-бъ счелъ нужнымъ казнить этого отъявленнаго негодяя: если наши соотечественники, облеченные высшею властью и стоявшіе на высотѣ своего положенія, не только не запятнали себя кровью Сатурнина, Гракховъ, Флакка и массы другихъ имъ подобныхъ, жившихъ раньше насъ, напротивъ, оставили по себѣ добрую память, — разумѣется, не нужно было-бы дрожать передъ проклятіемъ потомства мнѣ, когда-бы я велѣлъ казнить убійцу своихъ согражданъ. Но пусть оно и грозило-бы мнѣ въ полной мѣрѣ, — я всегда останусь при своемъ убѣжденіи: ненависть, заслуженную честнымъ исполненіемъ долга, надо считать, по-моему, не ненавистью, но гордиться ею.
Есть, однако, въ средѣ вашей личности, которыя или не видятъ грозящей опасности, или видятъ ее, а притворяются слѣпыми; своими поблажками они подняли упавшій духъ Катилины, своею недовѣрчивостью — дали выроста чуть зародившемуся заговору. Прикажи я наказать Катилину, многіе, по ихъ примѣру, личности не только неблагонадежныя политически, но и близорукія, станутъ обвинять меня въ жестокостн и деспотизмѣ. Я убѣжденъ теперь, что, уйди онъ туда, куда сбирается, — въ лагерь Манлія, никто не будетъ такъ глупъ, что не увидитъ дѣйствительно составленнаго заговора, никто такъ неблагонадеженъ политически, что станетъ отрицать его существованіе. Казнью-же одного его, можно, по моему убѣжденію, лишь на короткое время отсрочить опасность, грозящую теперь государству, но не покончить съ ней навсегда; но если онъ вырвется отсюда, уведетъ съ собой своихъ товарищей и присоединить къ нимъ отовсюду собранныхъ неудачниковъ, мы не только окончательно вылечимъ государство отъ язвы, глубоко разъѣдающей въ настоящее время его тѣло, но и не дадимъ пустить корней сѣмени всевозможныхъ несчастій.
Давно уже, гг. сенаторы, грозить намъ этоть преда-
