Онъ отвернулся отъ нея, злобно сверкнулъ глазами и прошепталъ:—Никогда!
На другой день воеводскій сынъ проснулся въ своей горенкѣ въ Стародубѣ, ослабѣвшій, съ тяжелой головой, весь въ поту и съ недоумѣніемъ осматривался кругомъ.
— Наконецъ то, ты очнулся, Петя—сказалъ воевода,—три недѣли ты горѣлъ и былъ безъ памяти; у тебя была огневица (горячка): никакіе шептуны и ворожейки не могли помочь тебѣ, ты во все время болѣзни бредилъ, кричалъ, хохоталъ, метался по постели и только сегодня очнулся, а я и мать твоя такъ и думали, что ты умираешь. А тутъ изъ Москвы требуютъ тебя свѣтъ-надежда государь.
Ты ему нуженъ, поправляйся скорѣе да поѣзжай на службу.
Когда сынъ оправился отъ болѣзни и отправился въ Москву, воевода отписалъ своимъ родственникамъ и друзьямъ, чтобы они женили Петра въ Москвѣ, что они и исполнили.
Проживши года два съ женой своею въ Москвѣ, Петръ Карамышевъ загрустилъ, закручинился: ни днемъ ни ночью отъ тоски не знаетъ покоя; все ему кажется, что онъ сдѣлалъ
Он отвернулся от неё, злобно сверкнул глазами и прошептал: — Никогда!
На другой день воеводский сын проснулся в своей горенке в Стародубе, ослабевший, с тяжелой головой, весь в поту и с недоумением осматривался кругом.
— Наконец то, ты очнулся, Петя — сказал воевода, — три недели ты горел и был без памяти; у тебя была огневица (горячка): никакие шептуны и ворожейки не могли помочь тебе, ты во всё время болезни бредил, кричал, хохотал, метался по постели и только сегодня очнулся, а я и мать твоя так и думали, что ты умираешь. А тут из Москвы требуют тебя свет-надежда государь.
Ты ему нужен, поправляйся скорее да поезжай на службу.
Когда сын оправился от болезни и отправился в Москву, воевода отписал своим родственникам и друзьям, чтобы они женили Петра в Москве, что они и исполнили.
Проживши года два с женой своею в Москве, Петр Карамышев загрустил, закручинился: ни днем ни ночью от тоски не знает покоя; всё ему кажется, что он сделал
