первый до упаду раскатисто хохоталъ остроумному своему словцу.
Княжна, какъ взглянула на него, сразу невозлюбила его, махнула рукой, побѣжала въ свою свѣтлицу, бросилась на постель и горько зарыдала.
— „Ахъ, я несчастная, ахъ я бѣдная! На того, кого я люблю, батюшка не хочетъ смотрѣть и не привѣтливъ съ нимъ, а тотъ, кого онъ привезъ—мнѣ ненавистенъ… Няня, няня! иди ко мнѣ посовѣтуй, какъ и что я должна дѣлать, что предпринять, помоги моему горю“!
— Не крушись, не горюй, дитя-дѣтяточко! Научу я, какъ изъ этой бѣды выпутаться.
Тутъ няня, пригнувшись къ ушку ея, начала шептать ей, что она должна говорить отцу.
Княжна быстро успокоилась, встала и гордой осанкой пошла къ отцу.
— Отецъ мой, радость-батюшка,—сказала она:—ты вѣрно, не захочешь, чтобы я захирѣла, заскучала, и загрустивши, умерла. Ты исполни, дорогой батюшка, мою просьбу: Тутъ два рыцаря желаютъ меня въ жены взять; я-же
первый до упаду раскатисто хохотал остроумному своему словцу.
Княжна, как взглянула на него, сразу невозлюбила его, махнула рукой, побежала в свою светлицу, бросилась на постель и горько зарыдала.
— «Ах, я несчастная, ах я бедная! На того, кого я люблю, батюшка не хочет смотреть и не приветлив с ним, а тот, кого он привез — мне ненавистен… Няня, няня! иди ко мне посоветуй, как и что я должна делать, что предпринять, помоги моему горю»!
— Не крушись, не горюй, дитя-детяточко! Научу я, как из этой беды выпутаться.
Тут няня, пригнувшись к ушку её, начала шептать ей, что она должна говорить отцу.
Княжна быстро успокоилась, встала и гордой осанкой пошла к отцу.
— Отец мой, радость-батюшка, — сказала она: — ты верно, не захочешь, чтобы я захирела, заскучала, и загрустивши, умерла. Ты исполни, дорогой батюшка, мою просьбу: Тут два рыцаря желают меня в жены взять; я же
