лила свирѣпость огня до крайней степени. Святитель во время пожара выходилъ съ крестнымъ ходомъ на волховской мостъ къ чудному кресту». Молясь объ утоленіи гнѣва Божія, онъ не только лилъ слезы, но рыдалъ и отъ рыданій не могъ читать молитвъ; онъ продолжалъ дотолѣ молиться, пока пожаръ сталъ ослабѣвать. Когда все кончилось, оказалось, что однихъ людей сгорѣло до 3315 человѣкъ[1].
Во время, столько тяжелое для Новгорода и его архипастыря ревностнаго, началась горькая исторія по волоколамскому монастырю. — Тѣснимый волоколамскимъ княземъ, блаженный игуменъ Іосифъ обратился съ просьбою о защитѣ къ в. князю и былъ принятъ съ обителію въ вѣдѣніе митрополита и в. князя. Серапіонъ подвергъ Іосифа запрещенію, за то, что онъ безъ вѣдѣнія и воли своего архіепископа уклонился изъ его епархіи. В. князь Василій принялъ за личное оскорбленіе себѣ запретительную грамату архіепископа. Архипастырь, обличая въ Іосифѣ недостатокъ терпѣнія, если не земную суетность, писалъ Іосифу: «почему ты отдалъ монастырь свой въ вѣдѣніе великаго государства? Ты отступилъ отъ небеснаго и пришелъ къ земному». Василій въ тревогахъ самолюбія объяснилъ себѣ это такъ: «ты назвалъ князя Ѳеодора небеснымъ, а меня земнымъ. Что я земной, это я знаю: но скажи мнѣ, почему ты князя Ѳеодора назвалъ небеснымъ»[2]? На третьей недѣлѣ послѣ пасхи, въ концѣ апрѣля 1509 г., не только безъ суда, но даже не выслушавъ объясненія со стороны Серапіона, Василій объ-
