не только не должно быть пировъ, не только не долженъ никто изъ женскаго пола ночевать въ келліяхъ вашихъ, но женъ и никогда не должны вы принимать въ келліи. Тяжело было согласиться на это инокамъ, но — согласились. Кельи у васъ очень высоки, съ высокими крыльцами, какъ у вельможъ, сказалъ еще преподобный, — это не прилично монашескому смиренію. Братіямъ непріятно было это замѣчаніе, но прекословить не могли. Только одинъ Антоній Суровецъ съ гнѣвомъ сказалъ: разлучилъ ты насъ совсѣмъ съ мірскою жизнію и я уже не буду падать (нетрезвостію). Преподобный съ веселымъ лицемъ сказалъ братіи: надобно и намъ братія, слѣдовать примѣру раскаянія его: видите, братъ не постыдился исповѣдать грѣхъ свой. Антоній дѣйствительно пришелъ въ чувство. Даніилъ началъ настоятельствовать въ Горицѣ не властію, а примѣромъ жизни и увѣщаніями любви. Преп. архимандритъ вмѣстѣ съ послушниками носилъ дерева, копалъ землю, ставилъ столбы въ ямы, дѣлая ограду обители. — Вельможа, идя въ обитель, спрашиваетъ работающаго Даніила: дома ли архимандритъ? «Архимандритъ — пустой человѣкъ; но иди, въ обитель, тамъ примутъ тебя», отвѣчалъ Даніилъ и самъ поспѣшилъ въ обитель, гдѣ принялъ вельможу со всею радушною любовію. Вельможа понялъ смиренномудріе архимандрита. Но не прошло и года, какъ Даніилъ отказался отъ настоятельства горицкаго. — Въ Горицы вызванъ былъ на настоятельство изъ московской богоявленской обители іеромонахъ Іона. Ревностный Даніилъ, по благословенію м. Варлаама (1511—1523 г.) построилъ на божедомьи новый, болѣе обширный храмъ и другой теплый съ трапезою, а старый божедомскій перене-
452
РУССКІЕ СВЯТЫЕ
