ли кого, кто бы могъ жаловаться на монастырь и особенно на Евсевія? Узнавъ о томъ, въ обители трепетали боярина и негодовали на Евсевія. «Ступай, говорили ему, умилостивляй, какъ знаешь, боярина, — не погибать же намъ за тебя». Огорченный старецъ ночью со слезами молилъ Господа объ утишеніи боярина, и на слѣдующій день пошелъ въ Каргополь, готовый на все. Въ городѣ на улицѣ встрѣтившійся ему домовой священникъ боярина не ожиданію говоритъ ему: «ну, поздравляю тебя, Евсевій». Старецъ изумился. «Богъ помиловалъ васъ, продолжалъ священникъ, — святитель Николай и начальникъ вашей обители защитили васъ отъ бѣдъ». За тѣмъ расказалъ, что воевода хотя не нашелъ жалующихся на обитель, отдалъ было уже приказаніе самому жестокому изъ своихъ чиновниковъ, — отправиться въ монастырь и сковавъ тебя доставить въ городскую тюрьму. Но въ минувшую ночь явились ему, — святитель и преподобный и задали ему урокъ. Святитель, такъ расказывалъ бояринъ, сказалъ ему: «если не покаешься, горе тебѣ». И преподобный также грозилъ. Въ страхѣ бояринъ отвѣчалъ: не погуби меня, святитель, но другаго не знаю, какъ называть. «Ты не знаешь его, сказалъ святитель, а хотѣлъ разорить обитель его; вотъ онъ пришелъ защищать труды свои и меня взялъ съ собою, — тамъ храмъ въ мое имя». Бояринъ каялся и обѣщалъ быть защитникомъ обители. Ступай же теперь смѣло къ боярину, заключилъ священникъ. Старецъ явился къ боярину и тотъ принялъ его весьма ласково, — просилъ извинить его за грубость и дерзости; расказалъ о вѣдѣніи святителя и преподобнаго и жалѣлъ о томъ, что не заѣхалъ въ ошевенскую обитель, — а наконецъ вручилъ старцу милостыню для обители.
