смотрѣлъ, какъ на служеніе высшимъ идеаламъ добра и правды и отъ котораго, на этомъ основаніи, требовалъ не удовлетворенія потребности наслажденія прекраснымъ, а высокаго служенія дѣлу нравственнаго совершенствованія человѣчества. Тотъ же взглядъ на искусство ярко выраженъ Г. въ его стихотвореніи, написанномъ по поводу бывшей въ 1874 г. въ Петербургѣ выставки военныхъ картинъ Верещагина, произведшихъ огромное, потрясающее впечатлѣніе на В. М. Здѣсь, можетъ впервые, его чуткая совѣсть ясно подскаэала ему, что война есть общее бѣдствіе, общее горе и что всѣ люди отвѣтственны за ту кровь, которая проливается на полѣ брани, и онъ почувствовалъ весь ужасъ и всю глубину трагедіи войны. Эти глубокія переживанія и заставили его принять участіе въ русско-турецкой войнѣ. Еще съ весны 1876 г., когда въ Россію стали доходить слухи о безпримѣрныхъ звѣрствахъ турокъ въ Болгаріи и когда горячо откликнувшееся на это бѣдствіе русское общество стало посылать на помощь страждущимъ братьямъ пожертвованія и добровольцевъ, Г. всей душой стремился стать въ ихъ ряды, но онъ былъ призывного возраста и его не пустили. Къ этому времени, между прочимъ, относится его стихотвореніе: «Друзья, мы собрались передъ разлукой!» Извѣстія съ театра войны производили потрясающее дѣйствіе на чуткую душу Г.; онъ, какъ герой разсказа «Трусъ», не могъ спокойно, какъ другіе люди, читать реляціи, въ которыхъ говорится, что «потери наши незначительны», убито столько-то, ранено столько-то, «да еще радоваться, что мало», — нѣтъ! при чтеніи каждой такой реляціи передъ глазами его «тотчасъ появляется цѣлая кровавая картина» и онъ, кажется, переживаетъ страданія каждой отдѣльной жертвы. Мысль объ обязанности «принять на себя долю обрушившагося на народъ бѣдствія» все растетъ и крѣпнетъ въ душѣ Г., и когда 12 апрѣля 1877 г., въ то время, какъ В. М. вмѣстѣ со своимъ товарищемъ Аѳанасьевымъ готовился къ переходнымъ экзаменамъ со II на III курсъ горнаго института, пришелъ манифестъ о восточной войнѣ, Г. бросилъ все и ринулся туда, куда призывали его совѣсть и долгъ, увлекая за собой и своихъ товарищей Аѳанасьева и художника М. Е. Малышева.
На правахъ вольноопредѣляющагося, Г. былъ зачисленъ въ 138‑й Болховскій пѣхотный полкъ, въ роту Ив. Наз. Аѳанасьева, старшаго брата своего товарища В. Н. Аѳанасьева. 4‑го мая Г. уже прибылъ въ Кишиневъ, присоединился къ своему полку и, выступивъ отсюда 6‑го мая, сдѣлалъ пѣшкомъ весь тяжелый переходъ отъ Кишинева до Систова. Объ этомъ онъ пишетъ изъ Баніасъ (предмѣстье Бухареста) Малышеву: «Сдѣланный походъ былъ не легокъ. Переходы доходили до 48 верстъ. Это — при страшной жарѣ, въ суконныхъ мундирахъ, ранцахъ, съ шинелями черезъ плечо. Въ одинъ день изъ нашего батальона упали на дорогѣ до 100 человѣкъ; по этому факту можешь судить о трудностяхъ похода. Но мы съ В. (Аѳанасьевымъ) держимся и не плошаемъ». Подробно впослѣдствіи Г. описалъ весь этотъ переходъ въ своемъ разсказѣ «Записки рядового Иванова». «Живой по натурѣ, непосѣда, въ высшей степени общительный, простой и ласковый, Г. очень полюбился солдатамъ, привыкшимъ видѣть въ вольноопредѣляющемся кандидата въ офицера, а не своего товарища», пишетъ Малышевъ, нѣсколько позже Г. поступившій въ полкъ. «Г. близко сошелся съ ними, училъ ихъ грамотѣ, писалъ письма, читалъ газеты и по цѣлымъ часамъ бесѣдовалъ съ ними». Солдаты относились къ Г. очень бережно, сдержанно-ласково и долго еще спустя, когда раненый Г. уже уѣхалъ въ Россію, вспоминали о немъ: «все-то онъ зналъ, все-то разсказать могъ, и сколько онъ намъ исторій разныхъ поразсказалъ въ походѣ! Изморимся, языкъ высунемъ, еле ноги волочимъ, а ему и горюшка мало, снуетъ межъ насъ, съ тѣмъ покалякаетъ, съ другимъ. На привалъ придемъ — только бы ткнуться куда, а онъ соберетъ котелки да за водой. Чудной такой, живой! Славный баринъ, душа!» Особенно, вѣроятно онъ привлекъ къ себѣ симпатіи солдатъ еще тѣмъ, что не терпѣлъ никакихъ отличій и несъ службу наравнѣ съ
