Онъ услыхалъ въ комнатѣ старика, за дверью, его сиплый непріятный и удивленный голосъ.
— Пріѣхалъ? Чтò? Онъ? Не можетъ быть.
— Да-съ, спрашиваютъ.
— Скажи — сейчасъ.
Пока старуха ему передавала въ темнотѣ это, онъ слышалъ звяканье желѣзнаго ошейника и какія-то торопливыя приготовленія. Затѣмъ громко раздался голосъ „зови“.
Когда тотъ открылъ дверь и вошелъ въ знакомую комнату, то увидѣлъ что старикъ, очевидно взволнованный, встрѣтилъ его стоя, поднявъ голову и не подавая руки. Лицо его почти нельзя было разглядѣть. Маленькая лампочка была скутана большимъ зеленымъ колпакомъ, и цвѣтныя лампадки кіота мерцали очень слабо. Но за то этотъ полусвѣтъ клалъ рѣзкія двойныя тѣни на каждую черту его измѣнившагося лица. Ярбъ всталъ медленно, подошелъ къ гостю и потомъ помахавъ хвостомъ, легъ на мѣсто, звякнувъ кольцами.
— Знаетъ, видѣлъ, пробормоталъ старикъ какимъ-то бѣшенымъ шепотомъ, наблюдая за собакой — Вы ко мнѣ пришли? Вы наглый человѣкъ, да, сказалъ старикъ, нахмурясь, съ разстановкой.
— Я — наглый! Это какъ?…
— Мнѣ надо съ вами говорить, началъ какъ бы глотая слова и сдерживаясь, старикъ, — хорошо что здѣсь…. хорошо!… Чтò тамъ еще? крикнулъ онъ громко.
За окнами слышался звонъ исправничьихъ бубенцовъ и колокола.
Старикъ быстрыми шагами подошелъ къ двери и крикнулъ: — Не пускать, пусть подождетъ, мнѣ надо, все мѣшаютъ! и защелкнулъ дверь на ключъ за собою, потомъ близко подошелъ къ Ивану Мартьянычу, глядя въ полутьмѣ въ его черные, блестящіе глаза и дрожа всѣмъ тѣломъ.
— Кто какъ воръ къ дому идетъ, кто совращаетъ ребенка, кто онъ? бѣшенымъ шепотомъ, подступая, заговорилъ старикъ, — кто прислугу подкупаетъ, идетъ мимо меня. Кто онъ?
— Вы меня къ себѣ не пускали, заговорилъ тотъ въ волненіи, — я не воромъ шелъ и никого не совращалъ. Встрѣтилъ случайно…. Насъ Богъ свелъ. Я люблю вашу внучку…. Я Аню люблю всей душой, видитъ Богъ, хотѣлъ васъ просить….
— Дочь, не внучка! Дочь! вдругъ такимъ неестественнымъ, бѣшенымъ голосомъ, дико сверкая глазами, крикнулъ старикъ
