Говоря это, Зденка была такъ хороша что безотчетный страхъ волновавшій меня сталъ уступать желанію остаться съ нею. Какая-то смѣсь боязни и невыразимой нѣги наполняла все существо мое. По мѣрѣ того какъ воля моя ослабѣвала, Зденка дѣлалась все нѣжнѣе, такъ что я рѣшился уступить, но быть однако насторожѣ. Но, увы! какъ я уже сказалъ, я бывалъ всегда благоразуменъ только наполовину, и когда Зденка, замѣтивъ мою сдержанность, предложила мнѣ согрѣться отъ ночнаго холода нѣсколькими глотками добраго вина пріобрѣтеннаго ею, говорила она, у отшельника, я согласился съ поспѣшностью заставившею ее улыбнуться. Вино произвело свое дѣйствіе. На второмъ стаканѣ, впечатлѣніе произведенное на меня эпизодомъ съ крестикомъ и образками совершенно изгладилось. Зденка въ своемъ небрежномъ нарядѣ, съ полурасплетенными бѣлокурыми волосами, въ блестѣвшихъ при свѣтѣ луны запястьяхъ, показалась мнѣ неотразимо прекрасною. Я болѣе не сдерживалъ себя и заключилъ ее въ свои объятія....
Тогда, mesdames, произошло одно изъ тѣхъ таинственныхъ указаній, объясненія коимъ я никогда найти не могъ, но въ которыя опытъ заставилъ меня наконецъ повѣрить, хотя до тѣхъ поръ я далеко не былъ расположенъ допустить ихъ.
Я такъ сильно обнялъ Зденку что вслѣдствіе этого движенія одна изъ оконечностей креста, видѣннаго вами и надѣтаго на меня предъ отъѣздомъ моимъ изъ Парижа герцогиней де-Грамонъ, вонзилась мнѣ въ грудь. Боль которуюя испыталъ при этомъ была точно лучъ свѣта озарившій меня внезапно. Я глянулъ на Зденку — и увидалъ что надъ ея чертами, все еще прекрасными, витала смерть, что глаза ея ничего не видѣли и что улыбка ея была лишь судорогой агоніи на лицѣ мертвеца. Въ то же самое время я ощутилъ въ комнатѣ острый залахъ непритвореннаго склепа. Ужасная истина открылась мнѣ во всемъ безобразіи своемъ, и я слишкомъ поздно припомнилъ предостереженія отшельника. Я понялъ въ какомъ находился отчаянномъ положеніи и почувствовалъ что все зависѣло отъ моей смѣлости и присутствія духа. Я отвернулся отъ Зденки чтобы не дать ей замѣтить того что вѣроятно выражалось на лицѣ моемъ. Взглядъ мой невольно обратился къ окну, и я увидалъ страшнаго Горшу, опиравшагося на окровавленный колъ и смотрѣвшаго на меня взглядомъ гіены. Въ другомъ окнѣ стоялъ Георгій, въ эту минуту ужасно походившій на отца. Оба они, каза-
