стояніи. Онъ приноситъ въ жертву себя, а не своихъ близкихъ.
Такимъ образомъ передъ нами особый, отличный отъ предыдущихъ, психическій феноменъ; онъ характеризуетъ собою природу аномичнаго самоубійства. Въ самомъ дѣлѣ, акты, лишенные планомѣрности и регулярности, не согласующіеся ни между собой, ни съ тѣми условіями, которымъ они должны отвѣчать, не могутъ уберечься отъ болѣзненнаго между собой столкновенія. Аномія, независимо отъ того, прогрессивна она или регрессивна, освобождая желанія отъ всякаго ограниченія, широко открываетъ дверь иллюзіямъ, а, слѣдовательно, и разочарованію. Человѣкъ, внезапно вырванный изъ тѣхъ условій, къ которымъ онъ привыкъ, не можетъ не впасть въ отчаяніе, чувствуя, что изъ-подъ ногъ его ускользаетъ та почва, хозяиномъ которой онъ себя считалъ; и отчаяніе его, конечно, обращается въ сторону той причины,—реальной или воображаемой,—которой онъ приписываетъ свое несчастіе. Если онъ считаетъ себя отвѣтственнымъ за то, что случилось, то гнѣвъ его обращается противъ него самого; если виноватъ не онъ, то—противъ другого. Въ первомъ случаѣ самоубійства не бываетъ, во второмъ оно можетъ слѣдовать за убійствомъ или за какимъ-нибудь другимъ проявленіемъ насилія. Чувство въ обоихъ случаяхъ одно и то же,—измѣняется только его проявленіе. Въ такихъ случаяхъ человѣкъ всегда лишаетъ себя жизни въ гнѣвномъ состояніи, если даже его самоубійству и не предшествовало никакого убійства. Нарушеніе всѣхъ его привычекъ вызываетъ въ немъ острое раздраженіе, которое ищетъ исхода въ какомъ-нибудь разрушительномъ поступкѣ. Объектъ, на котораго изливается этотъ образовавшійся такимъ образомъ избытокъ страсти, играетъ второстепенную роль. Отъ случая зависитъ, въ какомъ направленіи разрядится накопленный запасъ энергіи.
То же самое наблюдается и тогда, когда человѣкъ отнюдь не опускается, а, наоборотъ, непрерывно стремится, но безъ нормы и мѣры, превзойти самого себя. Иногда онъ
