который въ этомъ отношеніи былъ не выше астраханскаго. Какъ градскій благочинный, Николай Герасимовичъ велъ штрафной журналъ подъ заглавіемъ; «Ephemenides saratovensium actuum aliarumque cicrcumpatiarum ad clerum sacerdotalem pertinentium». Журналъ этотъ обнимаетъ собой осмилѣтній періодъ времени (1806—1813 г.) и наполненъ записями такого характера проступковъ саратовскаго клира, которые были бы неприличны даже и рядовому мірянину... «Нерадивость ко всему очень велика!» «Больно жить съ такими сотрудниками!» съ горечью восклицаетъ Николай Герасимовичъ, заканчивая послѣднюю[1] страницу «журнала».
Къ крутымъ мѣрамъ обузданія, или исправленія клира Николай Герасимовичъ прибѣгалъ рѣдко, потому поставилъ себѣ правиломъ[2] «не отступать во всей своей жизни отъ правила апостольскаго, которое говоритъ: «аще возможно, братія моя, со всѣми человѣки миръ имѣйте». Да и по природной «обыкновенной своей нескорорѣшительности»[3] онъ не былъ скоръ въ приведеніи въ исполненіе своихъ взысканій въ отношеніи подчиненнаго ему клира, потому что боялся ошибокъ, чтобы послѣ въ нихъ не раскаяваться. «Я ошибся, — говоритъ онъ въ одномъ мѣстѣ и въ осужденіе себѣ: — не должно судить о вещахъ скоропоспѣшно. Не должно также судить и о другихъ». Мало того — онъ даже сердился-то рѣдко, а если это выходило иногда вопреки его желанію, то онъ послѣ самъ себя укорялъ въ запальчивости: «Я больно разсердился, и это нехорошо»[4].
Но тѣмъ тяжелѣе было душевное состояніе Николая Герасимовича, что онъ очень рѣдко разряжалъ свое справедливое негодованіе. Впрочемъ, все это сравнительно
——————
