даже и тогда, когда Николаю Герасимовичу приходится заносить въ свои «Записки» такіе, лично его касающіеся случаи или факты проявленія черной неблагодарности къ нему со стороны нѣкоторыхъ лицъ, которые даже на нашъ, посторонній взглядъ каж утся возмутительными[1]. Натура посредственная, плохо воспитанная, разразилась бы въ этомъ случаѣ проклятіями, а онъ, повторяемъ, остается спокоенъ и утѣшается только тѣмъ, что «нельзя на свѣтѣ прожить безъ какого-либо несчастія»[2], потому что «жизнь дарована намъ какъ милость и (какъ) должность. Счастіе есть милость, а терпѣніе несчастій — должность. Получивъ милость, не имѣемъ мы права отказываться отъ должности»[3].
Этотъ вполнѣ спокойный тонъ «Записокъ» въ связи съ тонкимъ критическимъ чутьемъ и замѣчательною способностію ихъ автора морализировать все то, что шло сверху, извнѣ, и что совершалось въ мѣстной общественной и частной жизни, — придаетъ имъ, «Запискамъ», тотъ глубочайшій интересъ, какой онѣ успѣли возбудить въ мѣстномъ обществѣ[4].
Языкъ «Записокъ» не всегда грамматически правиленъ. Авторъ, видимо, вовсе не заботился о литературной отдѣлкѣ ихъ. Впрочемъ, мѣстами языкъ «Записокъ» можно признать вполнѣ литературнымъ, особенно тамъ, гдѣ авторъ мастерски рисуетъ картины общероссійскихъ бѣдствій[5] или дѣлаетъ характеристику исторически извѣстныхъ лицъ, въ родѣ, напр., Суворова[6].
——————