ванія опасались, чтобы, при такомъ сильномъ народномъ движеніи, какое открылось въ Лифляндіи въ 1845 и 1846 годахъ, не обнаружились между послѣдними порывы дерзости и своеволія. Сіе послѣднее дѣлается отчасти понятнымъ, когда принять въ разсужденіе, что другія племена, подвергшаяся германскому владычеству, отчасти обязаны повелителямъ своимъ, по крайней мѣрѣ, нѣкоторою степенью умственнаго и гражданскаго образованія, между тѣмъ какъ латыши и эсты, со времени порабощенія своего, остаются и донынѣ почти въ томъ же полудикомъ и униженномъ состояніи, какъ были за нѣсколько столѣтій передъ симъ, и съ тѣми же горькими воспоминаніями, изъ рода въ родъ передаваемыми. По счастью, опасеніе это оказалось напраснымъ; ибо сборища крестьянъ, толпившихся тысячами у дверей православныхъ священниковъ въ ожиданіи записки ихъ въ число желающихъ присоединиться къ русской церкви, не были поводомъ къ нарушенію общественнаго спокойствія, а тѣмъ меньше къ какимъ либо покушеніямъ противъ личной безопасности помѣщиковъ.
И такъ, дабы балтійскій край оставался подъ вліяніемъ господствующей въ ономъ нѣмецкой національности тамошнему дворянству остается нынѣ одно средство: не допустить, чтобы крестьяне, перемѣнивъ вѣру и соединясь, въ религіозно-русскомъ элементѣ, съ русскимъ народомъ, расторгли, какъ я сказалъ, единственную связь, соединяющую ихъ съ нѣмецкимъ населеніемъ края, которое составляетъ едва 11-ю часть всѣхъ жителей онаго[1]. Это очевидно обратилось бы въ ущербъ господствующему тамъ нѣмецкому элементу, сдѣлавъ нѣмцевъ пришельцами между инородными и имъ совершенно чуждыми племенами. Нельзя отрицать, что такой переворотъ измѣнилъ бы положеніе цѣлаго края. Пасторы особенно подвергались бы чрезъ это конечному разоренію, потерявъ главнѣйшій источникъ доходовъ своихъ; ибо нельзя допустить, чтобы крестьяне, принявшіе православіе, продолжали исполнять повинности въ пользу лютеранскихъ церквей. Такимъ образомъ и сіи послѣдніе пришли бы въ конечный упадокъ, по тому что однѣ нѣмецкія общины не были бы въ состояніи поддерживать оныя въ настоящемъ числѣ. Самое протестантство въ балтійскомъ нашемъ краю потерпѣло бы ущербъ, отъ котораго оно никогда бы не оправилось.
Послѣ всего, здѣсь изложеннаго, нужно ли объяснять, почему лифляндское дворянство употребило всѣ средства и усилія, чтобъ подавить открывшееся въ послѣднее время между природными жителями края стремленіе перейти въ русскую вѣру[2]. Не довольствуясь
