гими непріятельми своими обѣщавающе. Егдажъ возлягутъ на одрѣхъ своихъ между толстыми перинами, тогда едва по полудню проспавшись, съ связанными головами съ похмѣлья, едва живы, очутясь[1] возстанутъ; на прочіе дни паки гнусны и лѣнивы, многолѣтнаго ради обыкновенія. И сего ради забыли таковаго благополучнаго времени на Бусурманы, и не радѣша, горше предреченныхъ тѣхъ, о своемъ отечествѣ, не токмо о оныхъ заведенныхъ, (о нихъ же выше мало прежде рекохъ) во многолѣтней работѣ сущихъ, но на каждое лѣто предъ очима ихъ женъ и дѣтокъ, такожъ и подручныхъ во плѣнъ[2] множество веденныхъ, не пекущеся о нихъ (но пачежъ тѣ-то[3] предреченные печенеги), а ни[4] обраняюще ихъ. Но аще, срама ради великаго и нареканія многослезнаго отъ народу, аки бы выѣдутъ и ополчатся, грядуще издалека во слѣдъ полковъ Бусурманскихъ, боящеся наступити и ударити на врага креста Христова, и попошедчи за ними два дни або три, паки возвратятся восвояси; а что было осталося отъ Татаръ, або сохранено убогихъ Христіанъ на лѣсѣхъ нѣчто со стяжаніемъ яковымъ,[5] або скотовъ, — все поядятъ, и послѣднее разграбятъ, и ничтожъ бѣднымъ и окаяннымъ оставляюще оныхъ слезныхъ остатковъ.
А издавна ли тые народы и тые люди нерадиви и немилосерди такъ зѣло о ихъ языцѣхъ[6] и о
