вать: нѣтъ-ли, и въ самомъ дѣлѣ, кого-нибудь тамъ, рядомъ?
Разумѣется такъ: его кто-то даже и позвалъ. Отворилъ онъ дверь, на голосъ, въ ближайшую комнату, вошелъ со свѣчкой и увидалъ вотъ что:
Увидалъ онъ собственную свою гостиную, но значительно измѣненную. Стѣны и потолокъ были затканы сѣткой зелени и красовались алыми ягодами, словно въ гостиной цѣлая роща поднялась за вечеръ…
Въ листочкахъ остролистника, омелы и плюща свѣтъ отражался и игралъ, какъ въ миріадахъ маленькихъ зеркалъ. Въ каминѣ такъ и трещалъ, такъ и пылалъ огонь, да такой, что такого огня, никогда, ни въ одну зиму, даже и не подозрѣвалъ тощій, холодѣющій камелекъ „Скруджа и Мэрлея“. На полу лежали высокой кучей, чѣмъ-то въ родѣ престола: индѣйки, гуси, всякая дичь и живность, всякое мясо, — поросята, окорока, аршинныя сосиски, колбасы, пирожки съ фаршемъ, плом-пуддинги, боченки съ устрицами, печоные каштаны, румяныя яблоки, сочные апельсины и груши, громадные „крещенскіе“ пироги, — и, за всѣмъ за этимъ, полныя аромата пуншевыя чаши… Веселый великанъ — „на показъ“ засѣдалъ, потягиваясь, на диванѣ; въ рукѣ у него было что-то въ родѣ свѣточа, похожаго на „рогъ изобилія“, и онъ его приподнялъ, когда Скруджъ заглянулъ въ полуоткрытую дверь.
— Войдите! крикнулъ призракъ. Войдите, не бойтесь… Познакомьтесь со мною, любезный!
Скруджъ вошелъ съ робкимъ поклономъ: былъ онъ уже не прежній хмурый Скруджъ, и хотя благосклоннымъ взоромъ глядѣлъ на него духъ, Скруджъ все-таки не поднималъ глазъ.
— Я — нынѣшній праздникъ! сказалъ духъ. — Взгляните на меня…
вать: нет ли и в самом деле кого-нибудь там, рядом?
Разумеется, так: его кто-то даже и позвал. Отворил он дверь, на голос, в ближайшую комнату, вошел со свечкой и увидал вот что.
Увидал он собственную свою гостиную, но значительно измененную. Стены и потолок были затканы сеткой зелени и красовались алыми ягодами, словно в гостиной целая роща поднялась за вечер…
В листочках остролистника, омелы и плюща свет отражался и играл, как в мириадах маленьких зеркал. В камине так и трещал, так и пылал огонь, да такой, что такого огня никогда, ни в одну зиму даже и не подозревал тощий, холодеющий камелек «Скруджа и Мэрлея». На полу лежали высокой кучей, чем-то вроде престола, индейки, гуси, всякая дичь и живность, всякое мясо — поросята, окорока, аршинные сосиски, колбасы, пирожки с фаршем, плом-пудинги, бочонки с устрицами, печеные каштаны, румяные яблоки, сочные апельсины и груши, громадные «крещенские» пироги, — и за всем за этим полные аромата пуншевые чаши… Веселый великан — «на показ» заседал, потягиваясь, на диване; в руке у него было что-то вроде светоча, похожего на «рог изобилия», и он его приподнял, когда Скрудж заглянул в полуоткрытую дверь.
— Войдите! — крикнул призрак. — Войдите, не бойтесь… Познакомьтесь со мною, любезный!
Скрудж вошел с робким поклоном — был он уже не прежний хмурый Скрудж, и хотя благосклонным взором глядел на него дух, Скрудж все-таки не поднимал глаз.
— Я — нынешний праздник! — сказал дух. — Взгляните на меня…
