они хотѣли позвать дѣвушку, остановить ее, но густыя волны благоуханій, несшіяся къ нимъ, лишили ихъ голоса и движенія, а старческіе глаза, и безъ того слабые, теряли послѣднюю зоркость въ пестротѣ сильнѣйшихъ свѣтовыхъ впечатлѣній. Старики видѣли только, будто сквозь сонъ, какъ ворочали цвѣты свои живые взгляды вслѣдъ за отходившею отъ берега красавицею, какъ задвигалась она мало-по-малу ихъ лепестками, и какъ исчезла, наконецъ, въ мерцаніи красокъ и лучей, вошла въ цвѣты…
Благоговѣйно пали старики на колѣни; невидимая сила подтолкнула ихъ лодку и пустила внизъ по рѣкѣ.
Альгоя ничего этого не замѣтила и не знала. Она шла впередъ отъ цвѣтка къ цвѣтку, поражаясь ихъ совершенно новыми для нея очертаніями. Каждый изъ цвѣтковъ былъ и музыкою, и любовью, и думою, и всего этого оказывалось видимо-невидимо. За зеленью разступавшихся передъ нею стеблей и вѣтокъ виднѣлся ей какъ будто бы небольшой холмъ, весь, сверху до низу, усыпанный цвѣтами. Точно розовые рубины обозначались розы, тянулись опушенные серебромъ лиліи и ландыши, синѣли лобеліи и незабудки, тигристымъ бархатомъ слоились и залегали стапеліи и между ними продвигались своими острыми, пламенными, нескромными языками королевскія стрелиціи. Поверхность холма вся мерцала подвижными усиками роскошнѣйшихъ пестрыхъ пассифлоръ, а неуклюжіе, тяжелые, смѣшные кактусы, обвисавшіе подъ своею тяжестью, лежали на землѣ, глядѣли съ нея и служили холму опорою, продвигая, гдѣ имѣлось мѣсто, свои пурпуровыя, крупныя очертанія.
Альгоя приблизилась къ холму, обошла его и увидала, что это не холмъ, а какое-то жилище. Жилище имѣло даже
они хотели позвать девушку, остановить её, но густые волны благоуханий, нёсшиеся к ним, лишили их голоса и движения, а старческие глаза, и без того слабые, теряли последнюю зоркость в пестроте сильнейших световых впечатлений. Старики видели только, будто сквозь сон, как ворочали цветы свои живые взгляды вслед за отходившею от берега красавицею, как задвигалась она мало-помалу их лепестками, и как исчезла, наконец, в мерцании красок и лучей, вошла в цветы…
Благоговейно пали старики на колени; невидимая сила подтолкнула их лодку и пустила вниз по реке.
Альгоя ничего этого не заметила и не знала. Она шла вперёд от цветка к цветку, поражаясь их совершенно новыми для неё очертаниями. Каждый из цветков был и музыкою, и любовью, и думою, и всего этого оказывалось видимо-невидимо. За зеленью расступавшихся перед нею стеблей и веток виднелся ей как будто бы небольшой холм, весь, сверху донизу, усыпанный цветами. Точно розовые рубины обозначались розы, тянулись опушённые серебром лилии и ландыши, синели лобелии и незабудки, тигристым бархатом слоились и залегали стапелии и между ними продвигались своими острыми, пламенными, нескромными языками королевские стрелиции. Поверхность холма вся мерцала подвижными усиками роскошнейших пёстрых пассифлор, а неуклюжие, тяжёлые, смешные кактусы, обвисавшие под своею тяжестью, лежали на земле, глядели с неё и служили холму опорою, продвигая, где имелось место, свои пурпуровые, крупные очертания.
Альгоя приблизилась к холму, обошла его и увидала, что это не холм, а какое-то жилище. Жилище имело даже
