Дѣло было лѣтомъ, въ Малороссіи…
На одной изъ базарныхъ площадей очень люднаго западно-русскаго уѣзднаго городка, на пять шестыхъ еврейскаго, въ одинъ изъ базарныхъ дней, толпилось, по обыкновенію, очень много народа. Стукъ и гвалтъ надъ площадью стояли неописуемые. Къ общему звуковому оркестру всякихъ криковъ, брани, смѣха, стука и скрипа колесъ, ржанья и лая прибавляла, со своей стороны, очень немного непролазная-молчаливая грязь, лежавшая на площади: нѣтъ, нѣтъ, да и расхлещется подъ колесомъ или копытомъ.
— Вишь ты! Тоже голосъ подаетъ!—сказалъ услышавший подлѣ себя могучій всплескъ грязи и забрызганный ею отъ головы до ногъ молодой парень малорусскаго происхожденія и философскихъ наклонностей.
Сказавъ это, онъ спокойно взглянулъ на людей цыганскаго типа, сидѣвшихъ на проѣзжавшей мимо него фурѣ. Фура, цыгане и малороссъ—всѣ были типичны.
Фура, сажени въ двѣ съ половиною длины, поражала прежде всего длиною своего дышла[1]: чахлыя лошаденки, разнаго роста и разныхъ мастей, казалось, были привѣшаны къ нему и словно двигали своими тощими ногами именно для того, чтобы помогать дышлу, двигавшемуся впередъ самостоятельно.
Дело было летом, в Малороссии…
На одной из базарных площадей очень людного западно-русского уездного городка, на пять шестых еврейского, в один из базарных дней, толпилось, по обыкновению, очень много народа. Стук и гвалт над площадью стояли неописуемые. К общему звуковому оркестру всяких криков, брани, смеха, стука и скрипа колес, ржанья и лая прибавляла, со своей стороны, очень немного непролазная молчаливая грязь, лежавшая на площади: нет, нет, да и расхлещется под колесом или копытом.
— Вишь ты! Тоже голос подаёт! — сказал услышавший подле себя могучий всплеск грязи и забрызганный ею от головы до ног молодой парень малорусского происхождения и философских наклонностей.
Сказав это, он спокойно взглянул на людей цыганского типа, сидевших на проезжавшей мимо него фуре. Фура, цыгане и малоросс — все были типичны.
Фура, сажени в две с половиною длины, поражала прежде всего длиною своего дышла[1]: чахлые лошадёнки, разного роста и разных мастей, казалось, были привешаны к нему и словно двигали своими тощими ногами именно для того, чтобы помогать дышлу, двигавшемуся вперёд самостоятельно.
