землѣ, съ какою-то суетливостью жались обитатели водной пучины; многіе изъ нихъ, видимо, желали спрятать свои головы въ какое-либо изъ водяныхъ растеній, чтобы не видѣть того, что̀ должно совершиться, и тревожили относительный покой всякихъ звѣздчатыхъ, кораллообразныхъ, медузъ, венериныхъ поясовъ и другихъ.
— А можно ли пойти къ вашему господину Можетъ-Быть?
— Можно-съ; они всегда рады бываютъ.
Получивъ этотъ отвѣтъ, я возможно-быстро направился къ дому.
И тутъ, какъ во всемъ остальномъ, ничто не отличало таинственной усадьбы отъ хорошихъ, очень красиво расположенныхъ, довольно богатыхъ усадебъ нашихъ. Мнѣ навстрѣчу залаяла сторожевая собака.
«Ужъ не улыбается ли и она»,—подумалъ я, проходя мимо нея и искоса поглядывая. Собака, видимо, не улыбалась, а исполняла свою собачью обязанность, облаивая меня самымъ добросовѣстнымъ образомъ.
Не успѣлъ я подойти къ подъѣзду въ серединѣ двора, какъ мнѣ навстрѣчу вышелъ какой-то улыбающійся казачокъ.
— Дома ли господинъ Можетъ-Быть?—спросилъ я его.—Доложите, что пришелъ такой-то и желаетъ видѣть.
— Пожалуйте-съ,—отвѣтилъ казачокъ,—у насъ не докладываютъ-съ, все равно!
Въ дому тѣ же улыбки прислуги, тѣ же улыбки на хорошихъ портретахъ, висѣвшихъ по стѣнамъ столовой, та же свѣтлая, добрая улыбка на какомъ-то бюстѣ, стоявшемъ между оконъ.
Я не скажу, чтобы вполнѣ равнодушно ожидалъ появленія хозяина. Все мною видѣнное было до того ново, странно, невѣроятно, что я чувствовалъ себя въ области сказки и ждалъ чудеснаго.
земле, с какою-то суетливостью жались обитатели водной пучины; многие из них, видимо, желали спрятать свои головы в какое-либо из водяных растений, чтобы не видеть того, что должно совершиться, и тревожили относительный покой всяких звёздчатых, кораллообразных, медуз, венериных поясов и других.
— А можно ли пойти к вашему господину Может-Быть?
— Можно-с; они всегда рады бывают.
Получив этот ответ, я возможно быстро направился к дому.
И тут, как во всём остальном, ничто не отличало таинственной усадьбы от хороших, очень красиво расположенных, довольно богатых усадеб наших. Мне навстречу залаяла сторожевая собака.
«Уж не улыбается ли и она», — подумал я, проходя мимо неё и искоса поглядывая. Собака, видимо, не улыбалась, а исполняла свою собачью обязанность, облаивая меня самым добросовестным образом.
Не успел я подойти к подъезду в середине двора, как мне навстречу вышел какой-то улыбающийся казачок.
— Дома ли господин Может-Быть? — спросил я его. — Доложите, что пришёл такой-то и желает видеть.
— Пожалуйте-с, — ответил казачок, — у нас не докладывают-с, всё равно!
В дому те же улыбки прислуги, те же улыбки на хороших портретах, висевших по стенам столовой, та же светлая, добрая улыбка на каком-то бюсте, стоявшем между окон.
Я не скажу, чтобы вполне равнодушно ожидал появления хозяина. Всё мною виденное было до того ново, странно, невероятно, что я чувствовал себя в области сказки и ждал чудесного.