все сложившееся изъ дыма—для дыма возможно, но создать глаза—это ему не подъ силу».
Что̀ особенно поражало меня во всемъ этомъ медленномъ, миловидномъ явленіи, такъ это то, что воздушный гость, сидя на комодѣ, вовсе не закрывалъ собою фотографій! Я различалъ ихъ всѣ, наперечетъ, а изображенія моихъ братьевъ приходились какъ разъ на высотѣ сердца бѣлаго старичка.
Но каково же было мое удивленіе, когда вслѣдъ затѣмъ, какъ старичокъ окончательно сложился, онъ, такъ казалось мнѣ, заговорилъ со мною! да, да, заговорилъ! или это я самъ какъ-будто думалъ, что онъ говорилъ.
— Я пришелъ къ тебѣ,—началъ старичокъ, очень благозвучнымъ, соотвѣтствовавшимъ росту, голосомъ:—я пришелъ къ тебѣ и принесъ съ собою подарки, удивительные, безподобные подарки!
— Что же, я мальчикъ, что ли?—помнится, возразилъ я и даже сдѣлалъ какое-то движеніе, но тотчасъ же спохватился, смутился и замолчалъ; мое быстрое движеніе немедленно сообщилось фигуркѣ, и она какъ-будто немного всколыхнулась, но тотчасъ же оправилась.
— Мой подарокъ мудрый,—продолжалъ старичокъ.—Я дамъ тебѣ нѣсколько такихъ правильныхъ, опытомъ оправданныхъ, совѣтовъ для жизни, какихъ ты ни отъ кого никогда, кромѣ меня, не получишь. Слушай!
Въ это время надоѣдливые стѣнные часы звучно пробили два часа ночи.
Испугался ли я возможности исчезновенія видѣнія, но мнѣ почудилось, будто, отвѣтствуя бою часовъ, фигурка совершенно отчетливо вздрогнула два раза; трепетъ дважды пробѣжалъ по всему ея существу, и нѣсколько складокъ длиннаго балахона даже потянулись было отъ колѣнъ къ полу.
всё сложившееся из дыма — для дыма возможно, но создать глаза — это ему не под силу».
Что особенно поражало меня во всём этом медленном, миловидном явлении, так это то, что воздушный гость, сидя на комоде, вовсе не закрывал собою фотографий! Я различал их все, наперечёт, а изображения моих братьев приходились как раз на высоте сердца белого старичка.
Но каково же было моё удивление, когда вслед затем, как старичок окончательно сложился, он, так казалось мне, заговорил со мною! да, да, заговорил! или это я сам как будто думал, что он говорил.
— Я пришёл к тебе, — начал старичок, очень благозвучным, соответствовавшим росту, голосом, — я пришёл к тебе и принёс с собою подарки, удивительные, бесподобные подарки!
— Что же, я мальчик, что ли? — помнится, возразил я и даже сделал какое-то движение, но тотчас же спохватился, смутился и замолчал; моё быстрое движение немедленно сообщилось фигурке, и она как будто немного всколыхнулась, но тотчас же оправилась.
— Мой подарок мудрый, — продолжал старичок. — Я дам тебе несколько таких правильных, опытом оправданных, советов для жизни, каких ты ни от кого никогда, кроме меня, не получишь. Слушай!
В это время надоедливые стенные часы звучно пробили два часа ночи.
Испугался ли я возможности исчезновения видения, но мне почудилось, будто, ответствуя бою часов, фигурка совершенно отчётливо вздрогнула два раза; трепет дважды пробежал по всему её существу, и несколько складок длинного балахона даже потянулись было от колен к полу.
