мнѣ пока-что, и я то и дѣло пускалъ на воздухъ струи дыма для того, чтобы пособить ему окончательно обрисоваться; и точно: всѣ струи тянулись, гнулись въ одну сторону—къ слагавшемуся облику.
Я не шевелился, боясь потревожить эту чудесную формовку дыма, который съ замѣчательною настойчивостью и послѣдовательностью принималъ очертанія какого-то человѣка.
«Да, да, человѣка!—твердилъ я совершенно сознательно самъ себѣ;—вотъ видны голова, плечи; господинъ или госпожа, видимо, намѣрены сидѣть на комодѣ, и ноги уже спускаются до половины его высоты, до второго ящика; значитъ, человѣчекъ будетъ не особенно большой; любопытно—мужчина или женщина?»
Дымъ тѣмъ временемъ густѣлъ чрезвычайно, и я помню очень хорошо, что продолжалъ курить особенно усиленно именно съ тѣмъ, чтобы прибавить, по возможности, матеріала для тѣла этого неяснаго мнѣ существа. Еще нѣсколько струй дыма, и видѣніе выяснилось съ полною несомнѣнностью.
Это былъ тотъ самый, опушенный снѣгомъ старичокъ, безчисленныя изображенія котораго, ко времени елки, виднѣются во всѣхъ игрушечныхъ магазинахъ, булочныхъ, кондитерскихъ.
«Человѣкъ знакомый!»—думалось мнѣ.
Гость оказался невеликъ, въ какомъ-то бѣломъ балахонѣ, съ очень плотною бѣлою бородою; менѣе всего ясны были мнѣ его глаза или, лучше сказать, тѣ мѣста, на которыхъ должны бы помѣщаться глаза: имѣлись они на-лицо или не имѣлись—я положительно не знаю и утверждать не могу.
«Но откуда же взять глазамъ необходимой плотности блеска?—думалъ я;—это иначе и быть не можетъ, такъ какъ
мне пока-что, и я то и дело пускал на воздух струи дыма для того, чтобы пособить ему окончательно обрисоваться; и точно: все струи тянулись, гнулись в одну сторону — к слагавшемуся облику.
Я не шевелился, боясь потревожить эту чудесную формовку дыма, который с замечательною настойчивостью и последовательностью принимал очертания какого-то человека.
«Да, да, человека! — твердил я совершенно сознательно сам себе; — вот видны голова, плечи; господин или госпожа, видимо, намерены сидеть на комоде, и ноги уже спускаются до половины его высоты, до второго ящика; значит, человечек будет не особенно большой; любопытно — мужчина или женщина?»
Дым тем временем густел чрезвычайно, и я помню очень хорошо, что продолжал курить особенно усиленно именно с тем, чтобы прибавить, по возможности, материала для тела этого неясного мне существа. Ещё несколько струй дыма, и видение выяснилось с полною несомненностью.
Это был тот самый, опушенный снегом старичок, бесчисленные изображения которого, ко времени ёлки, виднеются во всех игрушечных магазинах, булочных, кондитерских.
«Человек знакомый!» — думалось мне.
Гость оказался невелик, в каком-то белом балахоне, с очень плотною белою бородою; менее всего ясны были мне его глаза или, лучше сказать, те места, на которых должны бы помещаться глаза: имелись они налицо или не имелись — я положительно не знаю и утверждать не могу.
«Но откуда же взять глазам необходимой плотности блеска? — думал я; — это иначе и быть не может, так как
