жетъ; а потому ее туда привезли. Она мнѣ все и разсказала.
Половина того, что она говоритъ, — ложь, но для нашего поученья достаточно вполнѣ и остальной половины.
Когда она тамъ была, такъ праздникъ начался пѣніемъ, каждый участникъ сочинилъ свою собственную пѣсню и каждый пѣлъ тоже свою собственную, — вѣдь это самая лучшая.
Все шло согласно, вездѣ была одинаковая гармонія.
Затѣмъ явились на сцену небольшіе отрядцы — тѣ молодцы, что работаютъ только языками, словно маленькіе колокола, трезвонящіе по очереди.
Затѣмъ явились мелкіе барабанщики, что барабанятъ въ семейныхъ кружкахъ.
И тотчасъ же завязываютъ знакомство и разговоры съ тѣми писателями, что пишутъ, не выставляя своего имени, то-есть употребляютъ вмѣсто блестящей ваксы деготь. Былъ тутъ и палачъ съ своимъ помощникомъ; худшій изъ нихъ двухъ былъ этотъ домощникъ, потому что иначе вѣдь на него не обратили бы вниманія.
Былъ тутъ и метельщикъ улицъ съ своей тачкой, добрый человѣкъ, который опрокидываетъ кадку съ соромъ и говоритъ:
— Хорошо! Очень хорошо! Отлично!
Пока шло все это веселье, изъ громадной падальной ямы въ Амакѣ вдругъ поднялся стебель не стебель, дерево не дерево, какой-то чудовищный цвѣтокъ, огромнѣйшій земляной грибъ, — цѣлая кровля.
То была змѣя, искусительница достопочтеннѣйшаго собранія.
