судитъ по совѣсти. Помню, разъ на смотру—я еще тогда первый годъ служилъ—объявили мы адмиралу Чаплыгину претензію на командира Занозова—форменный звѣрь былъ!—такъ, вмѣсто разборки дѣла, у насъ, на кораблѣ, братецъ ты мой, цѣлый день порка была… Такъ стонъ и стоялъ, и мнѣ сто линьковъ всыпали—вотъ тебѣ и вся претензія! Опять же въ другой разъ тоже объявили мы претензію капитану Чулкову—теперь онъ въ адмиралы вышелъ—на старшаго офицера. Такъ совсѣмъ другой оборотъ. Выслушалъ это Чулковъ, насупимшись, грозный такой, однако, обѣщалъ по формѣ разсудить…
— Ну и что же? Разсудилъ?
— Разсудилъ. Черезъ недѣлю старшій офицеръ списался съ фрегата, быдто по болѣзни, и мы вздохнули… И ничего намъ не было… Вотъ, братецъ ты мой, какія дѣла бывали… Извѣстно, шли на фартъ…
— Ну, нашъ командиръ, не бойсь, не дастъ команды въ обиду!
— На капитана одна и надежда, а все-таки не доглядѣть ему за всѣмъ. Зазудитъ насъ „долговязая нѣмца!“
Еще нѣсколько времени продолжались толки о новомъ старшемъ офицерѣ. Всѣ рѣшили, пока что, ждать поступковъ. Можетъ, онъ и испугается капитана и не станетъ мѣнять порядковъ, заведенныхъ Степанъ Степанычемъ. Эти соображенія нѣсколько успокоили собравшихся. И тогда молодой писарекъ изъ кантонистовъ, отчаянный франтъ, съ аметистовымъ перстенькомъ на мизинцѣ, спросилъ:
— А какъ же теперь насчетъ берега будетъ, Акимъ Захарычъ? Отпуститъ онъ насъ на Сингапуръ посмотрѣть?
— Объ этомъ разговору не было.
— Такъ вы доложили бы старшему офицеру, Акимъ Захарычъ.
— Ужо доложу.
— Всякому лестно, я думаю, погулять на берегу. Здѣсь, говорятъ, въ Сингапурѣ очень даже любопытно… И насчетъ красы природы, и насчетъ ресторантовъ… И лавки, говорятъ, хорошія… Ужъ вы доложите, Акимъ Зьхарычъ, а то неизвѣстно еще, сколько простоимъ, того и гляди безъ удовольствія останемся.
Въ эту минуту на бакъ со всѣхъ ногъ прибѣжалъ молодой вѣстовой Ошурковъ и сказалъ боцману:
